Двое младших ребят, Клодетта и Жан, тихо сидели за едой. Их удивляло, почему это мама так часто выходит на улицу, почему каждые десять минут приоткрывает дверь и напускает в комнату холоду. Они не могли понять, куда делся Поль; Жанна так ничего и не узнала из их сбивчивых ответов… Всякий раз, когда Жанна возвращалась в дот, она сразу же подходила к печке, где тлели поленья, но не могла согреться, словно холод не хотел сдаваться, как не сдавалась и росла тревога, леденившая ей сердце.
Наконец приехал Гиттон, и, не позволив ему даже слезть с велосипеда, Жанна послала его к доктору.
— Только будь с ними повежливее, — сказала она.
Гиттон уже заходил как-то к доктору за Полем. Деганы хорошие люди, но во второй раз идешь к ним неохотно. Когда уходишь от доктора, так и кажется, что надо ему заплатить. Однако как знать, может быть, сегодня Гиттон не зря побывает у доктора. Ведь в таком большом доме время от времени всегда требуется работник… Возможно, они даже предложат Гиттону у них поработать… Конечно, никаких благодеяний он не примет. Гиттон, щепетильный во всем, уже не раз беспокоился, как отразятся на его сыне частые посещения докторского дома. Главное, никаких благодеяний. И, конечно, сам он ни о чем не заикнется… Другое дело, если предложат… Если он и согласится взять работу, то вовсе не потому, что хочет воспользоваться дружбой мальчиков. «Ведь если б я позвал доктора, заплатил бы я ему деньги? Так и тут… это одно и то же… вернее, почти одно и то же…»
— Нет, он не у нас. Мы его сегодня не видели.
Низенькая женщина, вся в белом, повернулась и крикнула в темный коридор:
— Пьеро!
— Иду!
Пока мальчик вприпрыжку спускался с лестницы, докторша сказала Гиттону:
— Час уже поздний!
— Да, — ответил Гиттон. — Ума не приложу, куда он девался.
— Может быть, Пьеро нам что-нибудь скажет. Ты не знаешь, где Поль?
При виде Гиттона Пьеро побледнел, как будто знал что-то и чувствовал за собой вину.
— Нет, не знаю, — ответил он. — Когда мы вышли из школы, я не заметил, куда он делся.
— Эдмон! — позвала докторша мужа и снова повернулась к Гиттону. — Зайдите на минуточку. Действительно странно. Сейчас я поговорю с мужем.
— Не надо, — быстро ответил Гиттон. — Поеду его искать. Вы же сами понимаете, все могло случиться…
Но доктор Деган уже явился на зов жены. Деган — высокий, полный, говорит он громко и властно. Первым делом он хватает Гиттона за руку и почти насильно втаскивает в переднюю.
— А ну-ка, идите сюда! Если вы подцепите грипп и к тому же весь коридор выстудите, еще хуже будет.
Да они, видно, совсем не гордые. Не корчат из себя ничего, не в пример прочим. Но денег у них, должно быть, немало… даже в коридоре стены выложены кафельными плитками.
— Поль куда-то пропал, — объясняет докторша мужу. — Он сегодня не вернулся домой из школы.
— Прежде всего зажги свет! — командует доктор и, не дожидаясь, пока жена выполнит приказание, сам поворачивает выключатель.
— А вы что по этому поводу думаете? — начал было доктор, пристально, чуть ли не с подозрением глядя Гиттону прямо в глаза. В конце концов, он видит отца Поля второй раз в жизни.
Но Гиттону было не до разговоров, он круто повернулся и пошел к выходу; замешкавшись на мгновение перед сложным замком, он отпер дверь.
— Я поеду искать…
— Куда?
— Не знаю.
— Надо сообщить в полицию.
Гиттон полуутвердительно кивает головой, чтобы успокоить доктора… Сейчас ему хочется только одного — как можно скорее уйти отсюда.
— Не могу ли я быть вам чем-нибудь полезен?..
— Спасибо! — кричит Гиттон с крыльца. — Большое спасибо!
Он садится на велосипед и быстро несется по направлению к водокачке, не подумав даже, туда ли следует сначала ехать.
Раз Поля не оказалось у доктора, значит, дело плохо. Сомнений быть не может. Гиттон вспоминает, какие странные глаза были сегодня у Поля. Он что-то замышлял. Теперь уже ясно, что мальчик ни к кому не заходил. Произошло какое-то несчастье. Кто знает, что может взбрести ребенку в голову. И особенно тяжело потому, что это не родной его сын. Гиттон меньше всего думал о тех неприятных объяснениях, которые ждут его в опекунском совете. Уж больше, чем сам Гиттон беспокоится о своих питомцах, никто не может беспокоиться. Он чувствует за этих ребятишек бо́льшую ответственность, чем даже если бы они были его собственные. Он не только любит их, но и жалеет, так жалеет, что даже балует их.