Но через всю их жизнь прошла война. Анри с Полеттой поженились в начале 1946 года. А для Жизели и Жерара все сложилось совсем иначе. Уж слишком они оказались далеки друг другу, даже им самим их любовь представлялась лишь мимолетной детской игрой. Отец Жизели занимал в городе такое видное положение, что ей не пристало показываться на людях с простым докером. Ей нравилось кокетничать своей драмой, изображать из себя мученицу. Она считала, что эта роль ей к лицу. То ли еще взбредет в голову от безделья! Отец не позволял Жизели появляться в лавке, он берег ее для блестящей партии — слава богу, не бесприданница, да еще с образованием. Мясник гордился дочерью, пожалуй, не меньше, чем своими коммерческими успехами. Жизель убивала время, наряжаясь, разъезжая по портнихам, изучая журналы мод, до одурения зачитываясь бульварными романами, листая рекламные обозрения с фотографиями кинозвезд, слушая радио, а в промежутках смотрела все новые фильмы подряд. Однако она и сейчас еще не стеснялась расспрашивать Полетту: «А как Жерар? Что он говорит обо мне?» Это некрасиво с ее стороны. У Жерара уже трое детей. Нехорошо играть людьми. И особенно потому нехорошо, что Жерар честный и прямой малый, но характер у него не особенно сильный. Правда, несколько лет тому назад, когда он увидел, какой оборот принимают их отношения, он решил положить конец недостойной игре и первый сказал Жизели: «Довольно ребячиться, мы с тобой не пара». Он действительно так думал. И, кроме того, Жерару вовсе не хотелось услышать эти же самые слова из уст господина мясоторговца, который был способен осрамить его при всех. Он стал избегать Жизели. Потом он познакомился с Мари, и через несколько месяцев они поженились. Теперь все эти штучки Жизели совсем ни к чему. Тем более, что отроческая любовь не так-то легко забывается, и в самой глубине сердца еще долго живет неприметный трепет, особенно когда все-таки иногда встречаешься друг с другом. Нехорошо делать из всего забаву, хотя Жизель, начитавшись разной чепухи, минутами сама верит, что она героиня трогательной драмы. В первое время после разрыва с Жераром Жизель, может быть, иногда и плакала, но Полетту она уверяла, что плачет чуть ли не все ночи напролет. Даже если в ее душе и живет печаль о солнечной, первой любви, все равно ее чувство неглубокое, ненастоящее. И грусть-то у нее какая-то кукольная, как и пристало барышне, которая спит чуть ли не на атласе, думает Полетта, когда приходит к ним убирать квартиру и долго возится в роскошной спальне, обмахивает на ночном столике пыль с низенькой лампы под зеленым шелковым абажуром, проводит пылесосом по толстому светло-желтому ковру, до блеска протирает радужные грани, гирляндой идущие по краям большого овального зеркала, спускает мыльную, еще теплую воду из ванны, которую только что приняла Жизель. Холодный дождь, который так красиво струится, когда смотришь на него из окон этой спальни сквозь великолепные кружевные занавески, должно быть, снова залил барак, превратил кухню в болото, а там ведь играют ребятишки… Нет, это все несерьезно. Просто Жизель от нечего делать выдумывает разные драмы. И даже когда она говорит: «Жизнь воздвигает между людьми такую высокую стену! Об этом даже страшно подумать», — чувствуется, что она вычитала эту слишком уж красивую фразу в романе или позаимствовала у героини нового фильма… Полетта не верит в искренность Жизели. И так некрасиво с ее стороны до сих пор пытаться флиртовать с Жераром, а главное, зачем все это? Неужели ей приятно мучить его? Просто блажная какая-то! Будь у нее в жизни настоящие заботы, настоящее дело, небось, сразу бы забыла все свои выдумки… Грусть и вздохи вовсе не мешают Жизели одеваться по последней моде, носиться по дансингам, играть в теннис, загорать на пляже, словом, жить в свое удовольствие.
Как все это чуждо Полетте! Нет, это просто нехорошо со стороны Жизели. Ничего у нее не выйдет, Жерар никогда не согласится на эту мерзкую игру… Ему двадцать семь лет, Мари двадцать девять… У них трое детей. Нищета быстро старит женщину, и Мари относится к Полетте, как к дочери, хотя «дочка» всего на четыре года моложе! И если в бараке такая нищета, то разве это вина Мари, и кто виноват, что есть мужчины, которым не по силам эта беспросветная жизнь и порой они готовы убежать от нее хоть на край света, как убежал сынишка Гиттона, — это видно по их глазам… Конечно, Жизель не злодейка какая-нибудь, у нее сохранились человеческие чувства, но сколько у нее кривлянья и какие противные повадки богатой выскочки… Она сама предложила Полетте работу, когда узнала, что та бедствует. И сделала это из добрых побуждений, что, впрочем, не мешает ей по-хозяйски повышать голос в разговоре с Полеттой. Мы уже не в школе! Папа платит Полетте жалованье… И все-таки… и все-таки Жизель не чувствует себя счастливой. Она говорит, что часто плачет, когда остается одна. Недоставало только, чтобы Полетта, у которой гроша ломаного нет за душой, утешала Жизель, которая с жиру бесится. Вот получилась бы картина! Что это за люди? Просто бешеные какие-то!