Вскоре комсомольцы разыскали и Евгения Галайдюка. Через него удалось установить еще одну важную связь. Галайдюк устроил им встречу с Григорием Чайчуком — дежурным по станции. У того, как стало известно позже, была небольшая, хорошо законспирированная группа железнодорожников, которые уже проводили диверсионную работу.
Так начался процесс сближения подпольных групп, которые действовали на территории Калиновского, а затем и соседних с ним районов.
Руководители различных организаций, групп имели свои взгляды на формы и методы борьбы в тылу врага. Однако все они одинаково ненавидели оккупантов и их прихлебателей, были полны решимости помогать Красной Армии громить фашистов.
Процесс сближения подпольных групп и организаций в Калиновском районе продолжался почти всю осень 1942 года.
АРЕСТАНТ
Милентия Кульчицкого посадили в Калиновскую тюрьму. Это было каменное здание на окраине поселка. Неподалеку находилась казарма полицейских. Здесь их муштровали: учили маршировать, падать, прыгать через барьер, стрелять. Возле глухой стены выставляли мишени. Во дворе — ни травинки, все вытоптано. Напротив, через дорогу, — базарная площадь. Посреди нее виселица.
Неряшливый немец, больно подталкивая Милентия в спину, завел его в большую комнату. За столом сидел дежурный. Все помещение было перегорожено решеткой. Милентия втолкнули за решетку, и он услышал, как за его спиной щелкнула задвижка.
Обхватив голову руками, Милентий старался ни о чем не думать. Стреляло в виске, и такой шум в ушах — как на карусели, до тошноты. Он сидел, уставившись в грязный дощатый пол. Не знал, сколько времени прошло: час или десять? Его взяли за ворот и поставили на ноги, чтобы отвести из тюрьмы в жандармерию.
Едва его ввели в низкую комнату с цементным полом, как вошел следователь, а за ним Лерен — переводчик.
— Раздевайся, — не глядя на Милентия, буркнул Лерен. — Ну, что стоишь? Тебе говорят.
Милентий стал стягивать рубаху, потом штаны. Подумал: «Сначала надо было разуться». Но двое гитлеровцев, не дождавшись, пока он расстанется с ботинками, подхватили его и бросили вниз лицом на топчан.
«Я ничего не знаю. Я ничего не знаю, — лихорадочно долбил себе Милентий, — это недоразумение, ошибка». Он настойчиво вбивал это себе в голову.
Тонкая проволока, которой его привязали к топчану, больно впивалась в тело. Рыжий следователь подошел к топчану, присел на корточки и, глядя Милентию в глаза, что-то спросил.
— Кто твои сообщники? — перевел Лерен.
— Я ничего не знаю. За что меня арестовали?
Не ожидая, пока Лерен переведет ответ, рыжий встал и что-то сказал. Тут же Милентий прянул от боли, а проволока обожгла плечи, ноги. Ему показалось, что ударили в самое сердце. Потом еще, еще… Вот, кажется, рванули кожу с самого низа спины и теперь лоскут за лоскутом сдирают ее, тянут с ребер, с лопаток…
Его уже не били, но тело еще разрывалось на куски, горело нестерпимой болью. И снова бешеные глаза рыжего рядом, они сверлят мозг. Рыжий кривит рот, кричит…
— Кто был с тобой на дороге? — это голос Лерена.
— Я нигде не был. Что вы хотите?
— Ну что ж, — сказал Лерен, — у тебя будет время подумать и вспомнить.
И все четверо, громыхая сапогами, вышли. Щелкнул замок, и Милентий остался один, привязанный к топчану…
Они вернулись через некоторое время. Снова допрашивали, снова били. Потом ушли.
Развязали его, очевидно, уже на следующее утро. Но он все равно не мог встать. Отнялись руки, затекли. Прошло еще какое-то время, пока он смог одеться. В тюрьму его сопровождали следователь и Лерен. Милентий еле переставлял ноги.
Во дворе тюрьмы в это время занимались полицейские. Следователь подозвал старшего и что-то сказал. Милентия схватили и поволокли к каменной стене. Поставили. Потом десяток полицейских выстроились перед ним. Старший прошел перед строем и раздал каждому по патрону.
По команде все вскинули ружья, щелкнули затворами. Милентию заложило уши. Он ничего не слышал. Раскрывал рот старший из полицаев, размахивая руками, Лерен переводил, а Милентий видел нацеленные на него дула винтовок.
Следователь дал знак полицаям отвести в сторону винтовки, подошел к Милентию и, собрав в кулак его расстегнутую на груди рубаху, что-то закричал.
— Не знаю…
Следователь отошел. Старший полицай скомандовал, и Милентий будто перешел границу между сном и явью. Он услыхал грохот, закрыл глаза, а когда открыл их, увидел рыжую щетину на небритом подбородке следователя.