— А как же, — улыбнулась я. — В общем, Том, загадывать еще рано, но давай пообещаем друг другу: если вдруг случится какая-то интрижка, не мстить. А то я тебя знаю… Просто нужно сказать прямо: «Том… или Томми, мне не по душе, что ты встречаешься с кем-то там». А дальше уже разбираться по факту. Только не молчать. Папа говорит, ничего нет хуже, чем замалчивать проблему, лучше уж наорать друг на друга и успокоиться, чем копить обиду годами.
— Согласен, — кивнул Том, вынул откуда-то перочинный ножик и порезал себе мизинец. На снег упала алая капля. — Я, Том Марволо Риддл, обещаю и клянусь никогда не причинять умышленного вреда Томасине Редли, а также тем, с кем ей будет угодно иметь дело. Я обязуюсь стараться решить споры по личным поводам миром, всегда обсуждать взаимные претензии и пытаться прийти к соглашению. Повтори.
Я повторила, потом зализала ранку на пальце и подумала, что о непредумышленном вреде Том умолчал. А под это определение многое можно подвести!
— А теперь об обидах, — будничным тоном сказал он.
— Ага.
— Меня обидеть сложно. Тебе точно не под силу.
— Да уж, у тебя самомнение размером с Астрономическую башню, — не осталась я в долгу. — Вдобавок, кто тебя обидит, дня не проживет.
— А девочек — намного проще, — продолжил он, не слушая. — Гм… Ну, например, я скажу, что тебе мантия не идет…
— И что? Она мне правда не идет, — удивилась я.
— Неудачный пример. Тогда… что у тебя ноги короткие и кривые.
— Во-первых, под мантией не видно, во-вторых, я отлично знаю, что у меня нормальные ноги, — мне стало весело.
— Ты толстая.
— Это мантия полнит, а у меня нормальное крепкое сложение. А как говорит бабушка Марта, пока толстый сохнет, худой сдохнет. Так что в случае чего я лучше буду толстой и красивой.
— Ты уродина. Лицо лошадиное, а сама черная, как галка.
— Ну и что? Многим нравятся именно такие.
— Глаза маленькие.
— Зато зоркие.
— Нос длинный!
— Но чует хорошо. И вообще, с лица воду не пить.
Том застонал.
— Ты дурочка.
— Ну не всем же умными быть, кому-то надо и посуду мыть, и коров доить.
— Опять бабушка Марта?!
— Ага, — весело ответила я.
— Тебя замуж никто не возьмет.
— Это не меня не возьмут, это я не пойду за первого встречного. А так — необязательно венчаться.
Том сдался.
— Тебя пронять нереально.
— Ты просто не старался. А любую другую, да, это расстроит, — фыркнула я. — Но дразнилки что… Мама говорила, в определенном возрасте подростки начинают вести себя по-идиотски. Могут вспылить ни с того ни с сего, оскорбиться и так далее. Думаю, и нас не минует чаша сия.
— Так давай просто не будем вести себя по-идиотски, — предложил Том.
— А как?
— Как взрослые люди. Если чувствуешь, что сейчас начнешь визжать и топать ногами, вдохни поглубже, выдохни, просчитай до десяти и обратно, а потом попробуй понять, что именно вывело тебя из себя. И выскажи это словами, пускай даже это ерунда вроде того, что ты хотела малиновый джем, а подали клубничный. Хотя повизжать тоже можешь, я переживу.
— Боюсь, я тебя еще пять лет не переживу, — пробормотала я.
— Не пять. Гораздо больше, — улыбнулся Том и встал, протягивая руку. — Идем, а то нас искать начнут.
В прошлом году началась война в Европе. Очень странно было ехать в школу и осознавать, что именно в этот день год назад немецкие войска начали наступление… Зачем, почему? Ответа мы не знали.
Родители сразу отбыли к бабушке Марте — отец считал, что и Лондон вполне могут бомбить, поди разбери этих немцев. Подозреваю, на ферме тоже стояли мощные щитовые чары. Ну а мы — «попугайчики-неразлучники», как обозвал нас один гриффиндорец, за что мгновенно получил в челюсть от Тома, — в школе были в безопасности.
Пообещав придержать коней, Том действительно прекратил на время опасные эксперименты, вот только непрестанно тренировался в легилименции и окклюменции — преимущественно на мне, потому что больше добровольцев не было. Когда мне надоело, что он постоянно читает мои мысли, волей-неволей пришлось осваивать окллюменцию, и как-то мне удалось показать Тому такую картинку, от которой он покраснел. Вот легилименция мне давалась неважно, с Томом это еще как-то получалось, если он открывался, а с другими людьми — крайне плохо, раз на раз не приходился. То ли я не умела еще толком настраиваться, то ли это зависело от природных щитов оппонента. Тому-то эти щиты были что папиросная бумага, он только к профессуре старался не соваться, чтобы не узнали о его опытах, а вот остальных читал как открытую книгу.