В кресле у печи полулежал Беремир. Его остекленевшие глаза были широко раскрыты, а горло вспорото от уха до уха. Кровь. Сколько же было крови. На одежде, на кресле, на полу. Даже на белой печи багровел размашистый росчерк. Василиса захлебнулась собственным криком, набрав полные лёгкие дыма, и зашлась болезненным кашлем.
– Вася, – послышался слабенький голосок из-за печки. – Вася, это ты?
– Тирг?! – сипло откликнулась Василиса. Голова кружилась, а кашель не останавливался. Лёгкие сдавливали новые и новые спазмы. – Ты где, Тирг? Надо выбираться…
Василиса осторожно заглянула за печь и каким-то чудом выудила оттуда маленький чёрный комочек. Щит ослаб, и руки обожгло. Тирг вцепился когтями в Василису. Его тельце с каждым мгновением становилось всё более зыбким. Домовой умирал вместе со своим домом. Василиса знала, что не сможет его спасти, что он обречён, но всё равно не отпускала, ощущая под пальцами, как быстро-быстро вздымалась и опускалась его грудка.
– Сейчас. – Она ещё крепче прижала Тирга к груди. – Сейчас… Мы выйдем…
Пламя с жутким воем пожирало крышу. Над головой затрещала балка и с грохотом обрушилась где-то позади, заставив Василису в испуге отшатнуться. Ударившись боком о затерянную в дыму стену, она почувствовала, как пламя лизнуло щёку. Дышать Василиса больше не могла, лёгкие отказывались работать, замирая в груди нестерпимой резкой болью. Кашляя, Василиса огляделась по сторонам в поисках выхода – но уже ничего не видела. Сделав несколько отчаянных шагов наугад, она упала, заходясь кашлем.
– Вот леший, – выдавила чародейка, наверное, самые нелепые последние слова и провалилась во тьму.
2
Тени минувших дней
Он пришёл в этот мир с болью и отчаянием. Он не знал, кто он, не помнил ни имени, ни прошлого. Только где-то глубоко внутри, на границе между сознанием и забытьём, теплилось едва различимое, будто бы отдалённо знакомое «я».
Первое, что он услышал, – собственное дыхание. Хриплое, тяжёлое.
Он открыл глаза и осознал себя в комнате. По крайней мере, он подумал, что это была комната. Потолок, красные отблески света, тёмные, дрожащие тени. Он будто бы уже бывал здесь, когда-то давным-давно.
На его лоб легла чья-то ладонь. Сухая, словно осенний лист.
– Всё хорошо, мой мальчик, – незнакомый голос, должно быть, принадлежал старику. – Всё хорошо. Я здесь.
– К чему всё это? – Другой голос, женский. – Ты же знаешь, что он долго не протянет.
– На этот раз всё иначе!
Ответа не последовало.
А он продолжал лежать безмолвно, потому что, кажется, не знал слов. Не знал или забыл? Он не мог ответить на этот вопрос.
Тени на потолке напоминали ему о туманных сновидениях. Но видел ли он их? И откуда ему вообще известно, что такое сны?
– Ты меня слышишь? – снова этот старый голос. – Узнаёшь?
Он повернул голову – это правда был старик. Высокий, с глазами чернее самых глубоких теней.
– Мальчик мой… – пробормотал старик.
– Я… – сорвалось с его губ. В памяти начали всплывать картины.
Деревянный дом, солнце, лужайка, усеянная жёлтой россыпью одуванчиков, кот, уснувший на заборе. Что это? Сны? Или воспоминания?
А эти чёрные глаза? Он снова заглянул в них. Разве они всегда были такими?
– Ничего, тебе скоро станет лучше. – Руки старика приподняли ему голову, губ коснулась глиняная чаша, в горло хлынуло горькое варево.
Боль немного отступила, видения стали чётче. Просторные сени, валенки в снегу, запах маминых пирогов, жар печи. «Лучезар, обед!» – кричит женщина, и он бежит ей навстречу.
Старик протёр ему лицо влажной тряпкой. Он ещё раз взглянул в тёмные глаза.
– Папа?
«О, Перун, избавь меня от мучений», – молила Василиса. Но её молитвы не достигли ушей богов, лишь отозвались мучительной болью.
– Ты чего, помирать собралась? Просыпайся! – Кто-то с силой дал Василисе пощёчину.
Боль отозвалась резким звоном в ушах. Стало обидно. Она тут при смерти, а её ещё и бьют. Василиса набрала воздуха в грудь, собираясь хорошенько наорать на мерзавца, поднявшего на неё руку, но вместо этого зашлась кашлем. Лёгкие сдавило, горло тоже. Она почувствовала, как её перевернули на бок. Кашлять, а затем и дышать стало легче. Горло саднило, во рту было сухо, как в пустыне. Воздух с хрипом вырывался из лёгких.
Василиса не понимала, что происходит. Она знала, что должна встать и куда-то бежать, – её ждёт важное, очень важное дело. Но какое, вспомнить не удавалось. Она постаралась подняться. Глаза ничего не видели, руки обожгла такая сильная боль, что чародейка закричала, неловко дёрнулась и провалилась в забытьё.