Хараламб постоял минуту, напряженно вслушиваясь, не зная, как поступить. Ему очень хотелось узнать, что там творится, но в его положении следовало избегать встреч с кем-либо из знакомых или с полицейскими. И он, не обращая больше внимания на ночной переполох, свернул на другую улицу, торопясь к центру города. Но не успел он сделать и нескольких шагов, как столкнулся с бедно одетой старой женщиной, которая тянула за собой ребенка лет пяти, босого, в одной рубашонке.
— Господин хороший, его поймали? — спросила она, останавливая Хараламба, который хотел было ее обойти.
— Кого поймали?
— Убийцу.
— Какого убийцу?
— Разве вы не оттуда идете? Не от дома Замфиройю? И что вы на меня так смотрите?
— Нет, я там не был, — тихо ответил Хараламб и, пряча от нее свое лицо, стал вытирать его платком, как будто оно вспотело. — А что случилось?
— Значит, вы не знаете? — поняла женщина. — Так вот, сейчас я вам объясню. За домом Замфиройю нашли тело убитого немца. Кто-то ударил его ножом. Страшный, видно, был удар, немец, говорят, не пикнул. Свалился в бурьян у забора… Немецкий солдат.
— За что его так? — спросил Хараламб.
— А кто его знает за что? — пожала плечами женщина. — Всякое болтают. Видели его будто и раньше, он ходил к жене Замфиройю, а ее муж подкупил каких-то бродяг, чтоб они, значит, его убили, а ее, мол, убьет он сам. А кто говорит, его убили цыгане, чтобы очистить ему карманы и забрать ручные часы, вроде бы они у него были дорогие, золотые… Потому что, слышишь, стянули с него и сапоги. Сапоги-то у него были хорошие, из воловьей кожи, новые…
— Да что ты говоришь? — прикинулся удивленным Хараламб.
— Вот какая история, душа моя, — заключила женщина, с трудом удерживая ребенка, который все тянул ее за руку, чтобы идти дальше. — Ну до свидания, всего вам доброго.
Женщина с ребенком исчезла в ночи, и Хараламб несколько минут смотрел ей вслед, взволнованный услышанным. «Какова бы ни была причина этого преступления, — рассуждал он, думая о немецком солдате, — ясное дело: наши уже не могут терпеть так называемых союзников, допекли они народ…»
Где-то очень близко послышался глухой шум мотора. Наверное, это была машина полиции или немецкой комендатуры, она мчалась на большой скорости к месту происшествия.
27
Комната на чердаке спиртового завода, в которой проходило совещание, принадлежала когда-то сторожу этого предприятия. Сторож в ней давно не появлялся. Это было маленькое, тесное помещение, неуютное, убогое, со стойким запахом мышей и плесени. Потолок в нескольких местах обвалился, всюду паутина. Пол прогнил, и сквозь щели можно было разглядеть огромный цех, слабо освещенный луной, и даже большие котлы, железные лестницы. Крошечное, круглое, как донышко ведра, окно выходило во двор, сейчас оно было занавешено чьей-то курткой, так что свет от керосиновой лампы с улицы не был виден.
В назначенный час все были в сборе. Клепальщик Глигор (партийная кличка Флоря), хорошо сложенный, широкоплечий мужчина, с прекрасным цветом лица, сидел на деревянном чурбане и большими ладонями разглаживал лист газеты, пытаясь при слабом свете лампы разобрать печатный текст. Рядом с ним, на другом чурбане, сидел Хараламб и протирал платком очки, изредка поглядывая на Ганю, который о чем-то тихо разговаривал с капралом Динку. Ганя был в штатском: клетчатый спортивный пиджак, брюки гольф, поношенные альпинистские ботинки с широкими белыми шнурками. Большой, тяжелый, он разместился на ящике, который, едва выдерживая такой вес, трещал при каждом движении младшего лейтенанта. Динку что-то рассказывал ему про колодец — возня с этим колодцем во дворе полковника Предойю все еще продолжалась, — но мысли Гани текли по другому руслу. Со времени первой встречи с Хараламбом Виктора наполняло особое чувство удовлетворения и спокойной уверенности: наконец-то он встретил людей, которым суждено было изменить ход событий в стране.
В этой убогой комнатке собрались те, к кому он рвался, кто представлял собой огромную силу. Здесь разрабатывался план свержения режима Антонеску и изгнания гитлеровцев, эксплуатирующих румынский народ. Взгляд Гани остановился на Глигоре. Сколько силы и решимости выражали черные страстные глаза клепальщика! А Хараламб? Внешне спокойный, он таил в себе неиссякаемую энергию. Или капрал Тудор Динку, молодой, убежденный в своей правоте, умный, сдержанный в спорах, неторопливый в суждениях, точный в анализе, осторожный и при этом очень деятельный во всем, что касается интересов страны… И сколько еще таких в армии! Сегодня утром, например, он встретился с лейтенантом из пехотного полка Сабином Ницулеску, высоким худеньким юношей со смышленым взглядом и легкой, спортивной походкой.