— Это логично и соответствует принципам демократии.
— Конечно, конечно! Жить по-старому стало уже невозможно. Хорошо, что пришел конец тирании. Наступают новые времена…
— Они уже наступили! — улыбнулся Райку.
— Об этом еще рано судить. Поживем — увидим… Ну, мое почтение, господин Райку! — И Георгиу, забрав сумку, зашагал к своему дому.
— А знаешь, Дана теперь тоже комсомолка, — сказал отцу подошедший Санду.
— Что ты говоришь? Вот это новость!
— Да, да, уже несколько месяцев. Ее приняли, когда я был в Констанце. И представляешь, родители ничего не знают!
— И слава богу! Отец вполне мог ее погубить, сам того не желая. Человек он, конечно, честный, правдивый, ничего не скажешь, только очень уж осторожный! Мол, мое дело сторона, вы меня в свои драки не путайте. Он бы просто выгнал Дану из дому!
Они свернули на Главную улицу, и Райку, потрясенный, остановился. Он и представить себе не мог, что город пострадал до такой степени. Торговая улица лежала в развалинах. Сколько тут прежде было магазинов, магазинчиков, лавок, ресторанов, закусочных… Чего только не было на этой улице! А теперь? Груды щебня, сплющенные водосточные трубы, покореженное кровельное железо, черные балки… Тут — уцелевшая часть стены, дымоход, похожий на диковинную башню, там — чудом сохранившийся телеграфный столб с оборванными и перекрученными проводами… Каштаны, на ветках которых торговцы, заманивая покупателей, развешивали, бывало, костюмы, платья, косынки, стоят теперь изувеченные бомбежками или валяются на земле сломанные, вырванные с корнем. В зияющей черной пасти подвала, над которым кое-где сохранился прогнивший, провалившийся пол — остатки бывшего магазина, — торчит колесами вверх детская коляска, валяется смятая кухонная плита. Все поросло бурьяном. А рядом с подвалом сохранилась стена, закопченная, с облупившейся штукатуркой. На ней фотографии: улыбаются, тесно прижавшись друг к другу, жених и невеста… Парень смотрит прямо в объектив фотоаппарата открытым, не ведающим горя взглядом… Все, что осталось от фотоателье. Где эти люди? Что с ними?.. Может быть, они выросли на этой улице, здесь учились, работали, ходили в лавочки за продуктами, в магазины за обновой, радовались жизни, как и сотни других жителей этого города, от которых остались одни воспоминания. Всех их поглотило время…
Солнце уже сильно припекало, в воздухе стоял удушливый запах гари. Людей было мало, они шли сумрачные, с темными окаменевшими лицами, осторожно пробираясь между ямами и завалами.
— И все это натворили проклятые фашисты. А теперь притаились!
— Но мы же объявили им войну! — сказал Санду.
— Я говорю о тех, кто пока еще здесь, в городе. Начальник городской управы Жирэску не желает, видите ли, дать им под зад коленкой и сбивает с толку полковника Предойю. Похоже, наше начальство решило вести дело с фашистами, не снимая белых перчаток.
— Стапельный цех разрушен прямым попаданием бомбы, повреждены электростанция, металлоремонтная мастерская, механический и сборочный цехи. Одно время мы даже работали не здесь, сначала в селе Моловэц, а потом в Крихальском лесу.
Ближе к городской управе стали попадаться уцелевшие магазинчики. На прилавках был разложен нехитрый товар: ткани, домашние туфли из клеенки с шелковыми помпонами, калоши, мужские шляпы, катушки с нитками, льняное полотно. У книжного магазина сидел на своей скамеечке чистильщик Бобочел. Перед ним стоял ящик с гуталином и щетками, на коленях — ломоть черного хлеба и кисть винограда. Бобочел закусывал. Впрочем, это приятное занятие не мешало ему все время быть настороже. Оно и немудрено: у противоположного тротуара, в тени своих пролеток, расположились извозчики, извечные его недруги. Бобочел знал: с этой братией держи ухо востро, того и гляди, какую-нибудь пакость подстроят. Вот и сегодня — наладился кто-то стрелять в него из рогатки, и не чем-нибудь, а крупными красными сливами! Стрельнет и спрячется за рекламным щитом лотереи. Процент попадания, правда, невелик, но достаточен, чтобы вывести человека из себя. И ловкий, бестия, никак его не выследить! Бобочел схватил сапожную щетку и злобно погрозил извозчикам. Он ни минуты не сомневался, что подлый обидчик — один из них.
— За что ты на нас взъелся, Бобочел? — крикнул дюжий детина. — Мы тебя не трогаем, чего ты расходился?
В ответ последовала яростная, очень выразительная жестикуляция. Мол, хоть и взрослые вы люди, а ни стыда у вас, ни совести, тьфу! Пантомиму чистильщика они встретили дружным хохотом. Оскорбленный Бобочел демонстративно повернулся к извозчикам спиной и принялся возиться со своими щетками.