— Отставить! — рявкнул Ницэ Догару. — Ишь разговорились! Еще одно слово — и посажу на штык, как на вертел, ясно? — Он выразительно погрозил пленным винтовкой. — У, немчура проклятая! Забыли, как на фронте нас материли? Одну матерщину и выучили…
Колонна тронулась. По обеим сторонам шли румынские солдаты: винтовки наперевес, палец на спусковом крючке.
А основная часть роты построилась и зашагала в казарму.
— Шире шаг, ребята! — торопил капрал Динку. Он понимал: усталые, взвинченные боем люди уснут нескоро, а ночь коротка, надо успеть отдохнуть, кто знает, что ждет их завтра?
Из-за угла на велосипеде показался плутоньер Грэдинару. Увидел строй, резко затормозил и соскочил на землю.
— Младший лейтенант где? — крикнул он.
— Только что ушел. По этой улице, вместе с отрядом рабочих.
— Ладно, попробую догнать. Но если не сумею, передай, пусть срочно идет в казарму. Господин полковник велел. Динку! Дин-ку-у! Ты где?
— Здесь, господин плутоньер! — вынырнул из темноты капрал.
— Позаботься, парень, чтоб не осталось ни одной стреляной гильзы. Все собрать, до единой! Знаю я это мужичье, им бы только баклуши бить!
— Но, господин плутоньер, — попытался возразить Динку, — мы же не на стрельбище! Это там одним глазом на цель, другим — на гильзу. А здесь счет не на гильзы — на людей! Война…
— Разговорчики! — оборвал его Грэдинару. — Тоже еще адвокат нашелся! Чтоб были мне все гильзы до последней, понял? Я из своего кармана за них платить не намерен.
— Да кто с вас спросит, господин плутоньер! — не сдавался Динку. — Одно дело на полигоне, другое тут… Война есть война!
— Да что ты заладил: «Война, война!» — Грэдинару, приподняв велосипед, со злостью ударил о землю колесом. — Какая такая война? Это там, на фронте, вам, дуракам, дозволено палить без разбору, как на свадьбе, а тут у меня каждая гильза на учете… Это же надо, десять ящиков патронов за один вечер разбазарили!
Он с трудом взгромоздился на велосипед, нажал на педали и через мгновение скрылся в темноте.
38
Под вечер следующего дня румынский патруль остановил при въезде в город, у моста через реку Тополницу, головную часть немецкой колонны: пятьдесят шесть офицеров, двести восемьдесят унтер-офицеров, примерно тысяча двести солдат. В колонне были и женщины, человек сто сорок из нестроевых служб. Колонна двигалась на автомашинах — восьмидесяти грузовиках — и имела при себе десять зенитных орудий.
— Was ist?[30] — Насквозь пропыленный немецкий офицер вылез из машины и подошел к румынскому сержанту, старшему по званию в патруле. — Нельзя?
— Нельзя! — отрубил сержант, низенький плотный паренек, и строго поглядел на немца.
— Почему нельзя? — недоуменно поднял белесые брови немец. — Немецкая армия, мы… было… союзник… друг…
— Было… союзник… — передразнил его сержант. — Все, конец! Было да сплыло, понял? — Он покрепче сжал в руке автомат и пошире расставил ноги. — Приказ у меня, ясно? Никого в город не пропускать.
Немец озабоченно пожевал губами. Взглянул на часы и медленно побрел назад к колонне.
Подойдя к машине, где сидели старшие офицеры, он вытянулся по стойке «смирно» и доложил обстановку. Офицеры посовещались, и один из них, грузный, с красным апоплексическим затылком и моноклем в глазу, вылез из машины, потянулся, разминая затекшие от долгого сидения ноги, отряхнул перчаткой пыль с груди и рукавов и в сопровождении первого немца зашагал к голове колонны.
— Наш командир, — как можно более отчетливо выговаривая каждое слово, обратился к румынскому сержанту первый немец, — хочет пойдем к фаш командир…
Сержант внимательно выслушал офицера, но ничего не ответил. Должно быть, просто не знал, как поступить.
— Машины стоять на месте, — коверкая язык, продолжал первый немец. — Мы идем фаша комендатура.
— Ну ладно, — решился наконец сержант и, повернувшись в сторону зарослей у дороги, крикнул: — Эй, ребята, ко мне!
Двое вооруженных солдат выскочили из кустов и, подбежав к сержанту, вытянулись в ожидании приказаний.
— Отведете их в казарму к господину полковнику. Только не спускайте с них глаз!
Через полчаса немцы уже были в кабинете полковника Предойю. Несмотря на вежливые и настойчивые предложения полковника, сесть отказались и остались стоять с насупленными, высокомерными лицами, величественные и неподвижные, как изваяния. Всем своим видом они выражали брезгливое недоумение. Подумать только! Презренные румынские вояки не пускают их в город! Их, воинов непобедимого рейха!