Дана поднялась на цыпочки, чтобы лучше разглядеть человека на сцене.
— Жители Северина! — обратился Хараламб к присутствующим. — Прежде всего от имени городской организации коммунистической партии разрешите поблагодарить вас за то, что вы откликнулись на наш призыв и, несмотря на поздний час, собрались в этом зале. Мы встречаемся с вами впервые после стольких лет фашистского террора. Это первое собрание, которое наша партия проводит в условиях свободы…
Зал встретил эти слова громом аплодисментов.
— Я предоставляю слово рабочему Иону Райку, секретарю местной партийной организации.
На сцену вышел Райку, в белой рубашке без галстука, синих брюках, коричневых сандалиях. Приветственно поднял руку и в ожидании, пока стихнет шум, стал разглядывать лица в зале. Много знакомых с судоверфи. Это были его товарищи по работе, друзья, единомышленники, у которых одна с ним мечта, одна надежда на лучшую жизнь.
— Дорогие граждане! — начал он ровным, спокойным голосом, и шум в зале сразу же стих. — Мой товарищ только что поблагодарил вас за то, что вы откликнулись на наш призыв и пришли на это собрание. Действительно, время уже позднее… Но, дорогие сограждане, речь идет о нашей свободе, о нашей жизни, которой угрожает серьезная опасность. В этих условиях для нас никакой час не может быть слишком поздним! — Кашлянув в кулак, он продолжал: — Зачем мы, коммунисты города Северина, созвали вас сюда? Сейчас объясню. С первого дня своего существования наша коммунистическая партия борется за свободу румынского народа, его гражданские права, восьмичасовой рабочий день, ликвидацию эксплуатации человека человеком. Она боролась и борется за независимость страны, за мир, разоблачает происки капиталистов, которые вскормили гидру фашизма, опустошившего Европу, погубившего миллионы жизней.
Наша партия била тревогу еще тогда, когда подготовка к войне только начиналась. И хотя деятельность партии была запрещена, коммунисты продолжали руководить массами из подполья, клеймя фашистский режим Антонеску, разъясняя народу подлинные причины войны, организуя акты саботажа. Многие из нас были брошены в тюрьму, многие заплатили жизнью за верность делу рабочего класса. И сегодня, дорогие сограждане, получив право работать на свободе, коммунистическая партия полна решимости продолжать борьбу за победу над фашизмом, за восстановление страны, разрушенной войной и разграбленной гитлеровцами, за демократический строй.
Все вы прекрасно знаете, позавчера произошло событие, ставшее переломным моментом в истории нашей родины. Режим Антонеску свергнут, Румыния повернула оружие против своих истинных врагов — немецких фашистов. Плечом к плечу с Советской Армией мы будем теперь бороться за окончательную победу над Германией.
Райку остановился, передохнул и продолжал:
— На долю нашего города, как вы знаете, выпали тяжелые испытания. Девять налетов англо-американской авиации разрушили или повредили около полутора тысяч зданий из четырех с половиной тысяч. Третья часть жилищного фонда вышла из строя полностью. Сильно повреждены или полностью разрушены железнодорожные мастерские, вокзал, строения на судоверфи, гостиницы, многие учреждения и магазины. Во имя чего мы должны были пережить все это? Ради чего, я вас спрашиваю? Кому понадобилось, чтобы мы годами страдали от голода, холода и терпели лишения? За что отдали свою жизнь тысячи румын, павших под огнем автоматов и пулеметов или погибших от снарядов и бомб? Я вам отвечу: ради интересов богачей, развязавших войну, которой не хотели простые люди — рабочие, служащие, крестьяне. Таковы плоды правления Антонеску и его прихвостней, услужливой своры кровавого Гитлера.
— Правильно! — хрипло крикнул кто-то из зала. — Верно говоришь!
— Всю жизнь нас в темноте держали! — откликнулся другой.
Райку поднял руку.
— Да, в темноте, — продолжал он, — но теперь у вас открылись глаза и никто вас больше не одурачит. Но чтобы у нас в стране наступил мир и порядок, чтобы к нашим очагам вернулись покой и счастье, нам придется повоевать с врагами, которые все еще ходят по нашей земле. Вчера боевые отряды, руководимые коммунистами города, арестовали немецкого коменданта Клаузинга. У этого фашиста был уже составлен изуверский план: заминировать и взорвать важнейшие учреждения и предприятия города!
Рев возмущения прокатился по залу.
— К стенке его! Расстрелять! — вскочил рабочий, сидевший в одном из последних рядов.
— Повесить его на площади, пусть каждый в него плюнет! — раздалось откуда-то из середины зала.