Из окна своего кабинета за ними наблюдал главный комиссар полиции Албойю — невыспавшийся, помятый, с заплывшими со сна глазами. Черт знает что такое! Суета, повозки, машины… И эта толпа, какие-то горлопаны. Непорядок!
За спиной у него суетился перепуганный Ангелеску.
— Ей-богу, господин комиссар, какой нам смысл не пускать немцев?! Зачем портить с ними отношения? Они же столько лет были нашими союзниками! Эти слухи из Бухареста… Кто знает, достоверны ли они… Кто-то бросил неосторожное слово, и, пожалуйста, наши северинцы мокрого места не оставили от немецкой комендатуры… Да еще и Клаузинга посадили за решетку, как последнего жулика… На каком основании? И скажите на милость, что же нам, органам полиции, теперь делать? На кого полагаться, когда больше нет маршала Антонеску?.. Одна надежда, что немцы вернутся в город и наведут прежний порядок. Что, если послать им на помощь отряд общественной охраны? Честное слово, для нашего же благополучия!..
Но Албойю не слушал его, машинально жевал свой окурок и пристально смотрел в окно, пытаясь унять нервную дрожь, «Спокойствие! — говорил он себе. — Главное, не терять голову! Все образуется, люди просто сошли с ума, время — лучший лекарь…»
— Господин комиссар!
— Да пропади ты пропадом, Ангелеску! — взорвался вдруг комиссар. — Что ты мелешь, болван! Паникуешь, как базарная баба! Слушай приказ: чтобы через пять минут вооруженный отряд общественной охраны выступил в направлении окраины…
— Подкрепление немцам!
— Кретин безмозглый, обсуждать приказы?!
— Боже меня упаси, господин комиссар! Да разве я…
Бой продолжался уже больше часа. Сержант Комэнич со своим взводом отбил уже несколько немецких атак. Боеприпасов осталось в обрез, ожесточившиеся солдаты рвались в штыковую контратаку. Чего ждать? Подмоги не прислали, патроны на исходе. Стало быть, выход один — рукопашная! Но тут подоспел со своим отрядом младший лейтенант Ганя. Пробравшись огородами, его бойцы с ходу заняли боевую позицию и открыли беглый огонь по врагу. Немцы залегли. Воспользовавшись передышкой, Ганя приказал своим солдатам окопаться.
Машины и повозки с ополченцами одна за другой подъезжали к казармам. Люди спрыгивали на землю и растерянно оглядывались. Куда теперь, где склад с оружием? Все заперто, вокруг ни души. Растерянность усиливалась… Наконец появился Райку. Слава богу, уж он-то знает, что делать! Глигор бросился ему навстречу:
— Где тебя носит? Что это, черт возьми, за казарма? Ни одного солдата нет на месте!
— Чего шумишь? Людей мало, все, наверное, ушли к Тополнице, туда, где бой. Сейчас разберемся, не суетись! Вон, пожалуйста, какой-то унтер идет, а ты говоришь — никого!
И в самом деле, из-за угла не спеша, вразвалку вышел невозмутимый Гэлушкэ. Увидев толпу, удивленно поднял брови: кто такие? Суетятся, кричат… Почуяв недоброе, старший сержант повернул было назад, но поздно, его заметили.
— Где винтовки, старший сержант? — схватил его за руку Райку.
— Винтовки? Какие винтовки?
— Где у вас тут склад оружия?
— А на что он тебе? Эдак всякий будет оружие требовать, а мне потом отвечать?!
— Ах ты! — Глигор схватил его за грудки. — Ты что дураком прикидываешься? Не знаешь, что немцы рвутся в город? Давай винтовки, гад! У нас есть приказ — получить винтовки на складе. Вот и давай!
— Мобилизованные? Так бы и говорил сразу! — Старший сержант попытался вырваться из цепких рук Глигора: — Да пусти ты меня, малый, чего пристал, я ведь при исполнении…
Но не тут-то было. Глигор держал его мертвой хваткой.
— Ты мне зубы не заговаривай, понял?! Гони винтовки!
— Да не могу я вам дать, не положено! — взвыл Гэлушкэ. — Винтовка солдату положена, а вы гражданские, понимаешь? С меня потом спросят, что я скажу? Это ж трибунал! Тюрьма! Расстрел! Я вон до сих пор за гильзы никак не отчитаюсь. Как брать комендатуру — все тут как тут, а как гильзы стреляные собирать — так никого не докличешься.
— Ну вот что: гони ключи или я сам их возьму… силой! — Глигор неожиданно вывернул ему руку. На землю упала связка ключей.
— Тут винтовки, тут! — торжествующе закричал какой-то человек, забравшийся на окно казармы. — Здесь они, я их вижу! Полно винтовок, в пирамидах стоят! А вон и ящики — там, поди, патроны!
В окна полетели камни, зазвенели разбитые стекла. Двое рабочих, схватив ломы, кинулись отдирать от наличников железную решетку, трое других высаживали дверь. Но обитая жестью дверь не поддавалась.
— Навались, ребята, еще, ну еще, поднажали… Раз-два!
— Трибунал! — орал с пеной у рта Гэлушкэ, тщетно пытаясь вырваться из рук Глигора. — Охрана! Ко мне! Ох-ра-на!.. Всех перестреляю!