Михай пожимал плечами, не зная, что ответить, и с улыбкой наклонят голову, остриженную наголо, показывая, что он не исключение.
В период правления легионеров[1] принципы Влада Георгиу стали притчей во языцех среди учителей и учеников гимназии. Он, например, требовал, чтобы те несколько учеников, которые вступили в «Железную гвардию», не появлялись на улице, а тем более у него на уроках, в зеленых рубашках навыпуск. «Ах вы, мартышки! — кричал он и драл их за уши, пока у них не выступали на глазах слезы. — Сначала наберитесь ума-разума, а потом занимайтесь политикой. Молокососы! Чтоб я вас больше не видел в этих рубашках, вытащенных из кальсон. Ясно? А кальсоны у вас что, тоже зеленые?»
Разумеется, его смелость не осталась без последствий. Вскоре он был вызван по телефону в уездную инспекцию средних учебных заведений, где юный, статный и очень лохматый чиновник распек его за оскорбления, нанесенные движению легионеров, и напомнил содержание циркуляра министерства национального воспитания, где легионерам поручалось «воспитывать» школьников, за школой же сохранялась только обязанность их обучать. Ссылка на циркуляр должного действия не возымела. И сколько ни старался молодой чиновник убедить учителя в том, что высшие указания якобы непререкаемо верны, с Владом Георгиу он сладить не мог. Учитель отстаивал свои принципы упорно, настойчиво повторял, что «политикой не должен заниматься каждый сопляк». Выведенный из себя инспектор нервно тряхнул лохмами и резко изменил тон беседы, но Влада Георгиу не испугали ни угрозы, ни предупреждения о том, что его уволят с преподавательской работы. «Дорогие коллеги, — обратился он к присутствовавшим на беседе сотрудникам инспекции, — я не испугаюсь, даже если попаду в царство нечистого, в преисподнюю. Видите ли, я не могу себе представить, чтобы я, учитель Георгиу, в вопросах политики разбирался хуже, например, своего ученика Чокырдела из шестого класса, распущенного, наглого второгодника и бездельника, который бросает камни в витрины еврейских лавочек и громит средь бела дня дома честных и ни в чем не повинных людей. Если хотите, называйте хулиганское поведение этого подонка и других вроде него актами воспитания, от меня вы этого не дождетесь! Здравый смысл подсказывает, что надо бороться с этими типами и с теми, кто их воспитывает». С красным от гнева лицом, он встал, взял шляпу и, хлопнув дверью, ушел не попрощавшись. Ему повезло: через несколько дней существование легионеров бесславно закончилось. Не будь этого, кто знает, что могло бы случиться с учителем Георгиу.
Влад Георгиу одевался скромно, носил дешевый, но всегда чистый костюм, хорошо отутюженные брюки, белую накрахмаленную рубашку. В класс входил с суровым, торжественным видом, тяжелой, полной достоинства поступью, держа журнал под мышкой, сосредоточенно усаживался за кафедру, медленно, неторопливо доставал очки в золотой оправе и, прежде чем протереть стекла, близоруко щурился, смотря поверх ученических голов молча и глубокомысленно, ни одна мышца, бывало, не дрогнет на его бледном, всегда свежевыбритом лице. Улыбался редко, иногда шутил, но никогда не переступал границ «хорошего педагогического тона», как он сам его понимал. Был скуп в оценке знаний, и отметки, которые он ставил учащимся, ни разу не превышали четырех баллов. Он был категорически против зубрежки, но на каждом уроке по десять раз повторял то, что, как ему казалось, ученики не поняли, поэтому они злились на него и считали занудой. Когда же он начинал вызывать и спрашивать то, о чем только что и с таким жаром говорил, и выяснялось, что внятного ответа добиться невозможно, сыпались двойки и тройки, в классе стоял стон и плач, и казалось, конца ему не будет. На переменках ученики обсуждали своего строгого учителя.
— Алексиу, тебя спрашивали на уроке истории? — интересовался кто-нибудь из учеников параллельного класса.
— Вызвал он меня. А я не знал второй поход римлян. Влепил мне Влад Цепеш[2] двойку, лепешку из меня сделал!
— И у нас сейчас история. Я уж зубрил, зубрил, но боюсь ужасно, ой, мамочки, как страшно!..
Ученики дали ему эту кличку, и почти вся школа называла его не иначе как Влад Цепеш. Он знал об этом, но делал вид, что не знает. Каждый отстающий ученик, считал он, бывает в числе недовольных и любит позлословить, это естественно.
Когда он приехал из Ясс и поселился на улице Аурелиана, в доме, который снял у священника, его дети были совсем маленькими. Михаю исполнилось пять, а Дана еще только училась ходить. Горячо любя своих детей и заботясь об их воспитании, Влад Георгиу посвящал им много времени, играл с ними, читал им сказки. Вечером вместе с ними и женой Аной, тоже учительницей — она преподавала музыку в женской гимназии, — он шел в городской сад, где иногда играл духовой оркестр 95-го пехотного полка. Когда темнело, они уходили оттуда, шли мимо маленьких кафе» расположенных в центре, где прогуливались по вечерам жители Турну-Северина, останавливались у ресторана «Империал», пили пиво, ели лесные орешки и слушали оркестр или просто садились на скамейку под каштанами на бульваре, отдыхали, смотрели на прохожих.
2