Михай повернул голову и посмотрел на бульвар. И он был похож на пустырь. А особняки, кокетливые или строгие, с большими светлыми окнами, выходящими на Дунай, и садами, полными цветов, были разрушены все до одного, безжалостно и дико. От них остались изуродованные черные стены. Все поросло бурьяном.
Послышался шум мотора, Михай повернулся на звук. Мчался синий «мерседес» с откидным верхом, за рулем сидел унтер-офицер; на заднем сиденье застыли два немца в зеленовато-коричневых мундирах: подполковник в очках и рыжий капитан; они придерживали высокие фуражки, чтобы их не сдуло ветром. «И правда, в городе есть немецкие части, — подумал Михай. — Мне надо скрываться… Надо… Нет сомнения, местные немцы имеют приказ выследить и арестовать меня. Ведь я был призван в немецкую армию. И тот же приказ наверняка получили и румынские власти. А может, и нет… Да что там гадать, — твердо сказал он себе, — мой побег не могли не заметить, я был заключенным, носил номер, меня, безусловно, разыскивают. Даже здесь, далеко от Бремена… Господи, как страшно! Просто ужасно!»
Михай ощутил ледяной озноб. И на мгновение снова увидел себя за колючей проволокой, по которой пропущен электрический ток, в лагере или в сырой камере гестапо. «Нет, лучше умереть, чем попасть к ним в руки. Если я хочу выжить, мне надо быть очень осторожным».
Он пошел, прячась за деревьями, к дому. Солнце палило, и от жары асфальт размяк. У здания театра он увидел странный санитарный поезд: к расшатанной коляске с просевшими рессорами — ее тянула старая кляча — были прицеплены три военных фургона на высоких рассохшихся колесах, забитые ранеными. Женщины, мужчины и дети были свалены друг на друга как попало. Их стоны и крики привлекли толпу любопытных. Высокий, здоровый полицейский пытался расчистить дорогу.
— Отойдите, граждане, не толпитесь! — властно покрикивал он, размахивая черной резиновой дубинкой. — Ну чего вылупились? Не стойте, проходите! Это вам не обезьяны в цирке, а такие же люди, как вы. Несчастные люди. Ты что, умирающих не видел? Вали отсюда! — набросился он на какого-то парня.
Махай быстро пересек бульвар, углубился в широкую улицу — излюбленное место прогулок жителей Турну-Северина, — остановился возле кафе и замер, пораженный тем, что открылось его взору, больших домов, зданий, где размещались главные учреждения, не было. Банк и все вокруг него было разрушено. Гостиницы «Европа», «Регал» и «Траян», магазины, кафе, рестораны — все, что несколько месяцев назад располагалось вокруг муниципалитета и составляло костяк старого города, лежало в развалинах. Сквер с величественной статуей Траяна являл собой картину варварского опустошения.
Снова подумав, уцелел ли дом его родителей, он повернул направо и оказался на улице Аурелиана: старые дома с закопченными стенами, некоторые без крыш или разрушенные до основания. Запах гари, сажи и обгорелой краски. Во дворах — бурьян, поломанная мебель, щебень, груды кирпича. Дойдя до церкви, Михай увидел большую толпу. Он не сразу понял, что здесь происходит. Множество людей собралось у двухэтажного дома. В результате прямого попадания дом горел как огромный факел. Часть кровли рухнула. Через высокие окна вырывались языки пламени и плотные клубы дыма. Двое мужчин, в рубашках с засученными рукавами, черные от сажи, бросали с балкона все, что еще можно было спасти: подушки, матрасы, чемоданы. Во дворе кричала женщина, она умоляла окружающих вынести ее вещи из горящего дома. Другая, упав на землю, плакала навзрыд, рвала на себе волосы: она не могла найти ребенка, которого час назад оставила дома.
— Я ходила за маслом, — рыдала несчастная мать, — а идти далеко… И ребенок дома один… И окно открыто…
— А где ваш муж? — трясла ее за плечи какая-то старуха.
— На работе, где ему быть! Он помощник полицейского комиссара. Ангелеску, Ангелеску его фамилия… Сбегайте кто-нибудь, позовите его! Боже, какое горе… Сгорит мой сыночек, сгорит!
Михай смешался с толпой и стал смотреть на происходящее. В пламени трещали и рушились оконные рамы, балки, слышался душераздирающий плач, крики мужчин, которые метались с ведрами, пытаясь потушить пожар. В раскаленном воздухе летал пепел, огонь угрожал соседним домам, а люди, уже привыкшие к таким бедам, беспомощно наблюдали, отступая все дальше от стен, которые грозили рухнуть.