— Полезете? — тронул его за плечо инвалид.
— Да, полезу…
Наблюдавшие издали подошли поближе, им хотелось рассмотреть отважного молодого человека. Они выстроились как на парадной трибуне — предстояла демонстрация мужества. Из объятого пламенем дома валил густой черный дым, а в раскаленном воздухе плыли облака сажи. Стало нечем дышать, глаза слезились от дыма, но люди стояли не шелохнувшись. И число любопытных росло с каждой минутой. Некоторые уселись на корточки у стены соседнего дома и разговаривали шепотом, не сводя глаз с юноши, который подошел к тополю и легко начал подниматься по шершавому стволу. В этот момент появился помощник полицейского комиссара Ангелеску, мужчина невысокий и толстый, с круглым животом и сильной шеей, черный китель, казалось, вот-вот лопнет на его мощном теле. Полное лицо его было мокро от пота. Белые аксельбанты откололись и болтались на груди, и можно было подумать, что человек, призванный охранять общественный порядок, сам только что выбрался из потасовки. Черный галстук, небрежно торчавший из кармана кителя, и белая рубашка, недопустимо неряшливо распахнутая на бычьей шее, только усиливали это впечатление.
— Дом горит, господин начальник! — сказал инвалид и поклонился в знак приветствия, став почти вплотную к полицейскому. Он хотел еще что-то добавить, но в этот момент послышался страшный грохот, из окон второго этажа вырвались снопы искр и потонули в клубах дыма.
— Господин начальник, — снова заговорил инвалид, — смотрите, обвалился потолок с другой стороны…
— Оставьте меня в покое! — прикрикнул на него полицейский и, быстро сняв китель, повесил его на забор. Он собирался действовать. — Где моя жена? Ребенок? — Он с отчаянием огляделся. — Где они?.. И что это за жизнь! Эльвира! Ты где, Эльвира? Смотрите, кто-то лезет на тополь… — Он поднял глаза на юношу, который с трудом карабкался к верхушке дерева, продираясь сквозь густую листву. — Куда ты, к черту, лезешь, болван? Хочешь ягодками полакомиться?
Кто-то объяснил ему, что его жена уже дважды теряла сознание, а сын — на самом верху тополя, куда его забросило взрывной волной. Ребенок, наверное, жив, видно, как он бьется в ветвях. Сначала никто не хотел лезть, чтобы его спасти, тополь подрублен у корня, но вызвался вон тот юноша…
Ангелеску на мгновение опешил. Будто кто ударил его дубинкой по голове. Как? Его ребенок там… наверху?.. Не может быть!.. Но, придя в себя, он глянул вверх, запрокинув голову и приставив ладонь к глазам. Юноша добрался до самой вершины. Одной рукой с трудом держась за толстую ветку, другой он пытался снять ребенка, но это ему не удавалось.
— Ребенок жив? — крикнул снизу полицейский. — Поговори с ним. Его зовут Мирча. Позови его, скажи: Мирча! Говори с ним ласково, и он ответит… Ну что, жив?
— Жив! — прозвучало с верхушки тополя. — Только сильно напуган. Кто-то должен мне помочь. Один я не смогу его спустить.
— М-да, надо еще кому-то забраться, — сказал полицейский и посмотрел вокруг, ища добровольцев. — Я бы залез, но…
— Дерево упадет, господин начальник, — подхватил инвалид и слегка улыбнулся, стараясь не рассердить полицейского. — Под вашей тяжестью… Видите, как качается? Не знаю, кто бы решился…
— Простите, господин Вэрзару, что накричал на вас, но я стал очень нервным, — сказал помощник комиссара, дружески кладя ему руку на плечо. — Поверьте, я совсем потерял голову!
— Ничего, господин комиссар, конечно, нервы виноваты, такие неприятности, не будем считаться!
Полицейский знал инвалида, который до войны держал лавку на Главной улице, потом ликвидировал все, уехал на фронт, а по возвращении открыл закусочную, где Ангелеску иногда пропускал стаканчик цуйки со льда, закусывая солеными огурчиками.
— Вы были здесь, господин Вэрзару, когда случилось это несчастье? — стал выяснять полицейский.
— Нет, не был. Я шел в суд, увидел собравшуюся толпу и остановился.
— Эй, так кто мне поможет? — снова крикнул юноша с верхушки дерева. — Эй, там! Вы что, оглохли?
Но ни один из тех, кто стоял внизу, ничего не ответил. Некоторые поспешили тихо смыться, боясь, что помощник комиссара пошлет их на это опасное дело. Отказаться было бы невозможно, а рисковать не хотелось…
До этого момента Михай старался не попасться на глаза представителю общественного порядка, опасаясь, как бы тот не узнал его. Но в такой ситуации полицейский был просто отчаявшимся человеком, его сейчас интересовала только судьба сына. Так что Михай больше не раздумывал. У него было доброе сердце, и он не мог равнодушно относиться к людям в несчастье, тем более если речь шла о детях. Он пробрался сквозь толпу, схватился обеими руками за ствол тополя и в несколько минут добрался до его верхушки, затерявшись в густой листве. Вскоре они спустились оба. Сначала Михай, потом и Динку, полумертвый от усталости. Пот катился с Михая градом, длинные волосы падали на глаза и мешали смотреть, а грязная рубаха вылезла из брюк: он держал на руках мальчика лет четырех-пяти, с лицом белым как мел; ребенок тихо стонал, испуганно глядя по сторонам. Его красная курточка была изодрана, а ручонки дрожали, словно в лихорадке. Капрал, с горящим лицом и израненными ладонями, легонько погладил его по щеке, пытаясь успокоить, потом проложил себе дорогу через толпу, подошел к стене и спокойно начал обуваться. И все это с таким видом, словно и не совершил ничего особенного.