Ангелеску взял ребенка из рук Михая и, ласково приговаривая что-то, внимательно осмотрел, не ранен ли он. Обрадованный тем, что ребенок невредим, он стал что-то напевать ему, пританцовывая неуклюже, как медведь. Потом дал подержать ребенка какой-то женщине и, довольный и веселый, повернулся к Михаю:
— Эй, парень, поди сюда да позови и того бродягу, я хочу вас отблагодарить. Молодцы, сделали хорошее дело…
Говоря это, он рылся в карманах брюк и кителя в поисках денег. Михай несколько секунд смотрел на него с презрением, делая вид, что не слышал, как тот к нему обратился, и торопясь уйти. Но инвалид схватил его за руку и, повернувшись к капралу, крикнул:
— Эй ты, тебя зовет господин начальник… — И снова к Михаю: — Постой, постой, куда ты так спешишь?
Михай остановился в нерешительности, он был недоволен вмешательством инвалида и тем, что вынужден находиться возле полицейского.
Тудор Динку подошел медленно, совершенно обессиленный, остановился около Михая, улыбнулся ему вымученной улыбкой и протянул руку:
— Спасибо, вы смелый человек. У вас доброе сердце…
— Как и у вас…
Не обращая на них внимания, рыжий полицейский продолжал рыться в карманах. Вытащил измятую сигарету, какие-то бумаги, галстук, белую пуговицу, грязный платок и, наконец, монету в сто лей. Осмотрел ее со всех сторон, вытер несколько раз, чтобы она заблестела, и протянул юноше в военной рубашке.
— Держи, вот вам на двоих, и будьте здоровы. Сегодня вы заработали деньги честным трудом. Молодцы…
Лицо его, как бы запятнанное ржавчиной, сияло. Он великодушно, непринужденно улыбался с превосходством, которое приличествовало его довольно высокой должности в городе. Обычно он ловил бродяг, избивал их и бросал в арестантский подвал. Но сейчас он мог позволить себе быть великодушным… Он помог им деньгами… Дал целых сто лей…
— Ну что же ты не берешь деньги? — настойчиво совал он монету Тудору. — Заставляешь меня стоять с протянутой рукой…
— Спасибо, господин комиссар, — ответил Динку, нехотя взял монету и сунул ее в карман. — Не стоит благодарности. За то, что мы сделали, вы, может быть, отплатите добром кому-нибудь другому…
— Брось, добро я делал и делаю всему свету, — самоуверенно ответил Ангелеску, фамильярно похлопывая его по плечу. — Я крут с теми, кто нарушает общественный порядок, а с прочими…
— Будьте здоровы, господин начальник!
— Всего хорошего…
Динку поднял два пальца на уровень лба в военном приветствии, подмигнул Михаю и поспешно удалился. Михай отправился вслед за ним. Помощник комиссара полиции с издевкой смотрел на идущих молодых людей и, почмокав толстыми губами, сказал:
— Вот чертовы бродяги! Чуть было не отказались от денег, еще немного, и не взяли бы… Можно подумать, у них денег куры не клюют. А бросишь таких в холодную да всыплешь хорошенько, чтобы приучить к дисциплине, — говорят, ты плохой человек…
Некоторое время он неприязненно, зло смотрел им вслед, потом повернулся и быстро пошел в соседний двор, чтобы посмотреть, что с женой. Дом, казалось, не интересовал его совершенно. Густой дым поднимался вдоль обгоревших стен, и искры как светлячки вспыхивали в этот жаркий летний полдень, так похожий на ночь.
8
Михай осторожно прикрыл ворота. Постоял с минуту, проверяя, не видел ли кто-нибудь его. Но молчаливые дома с зашторенными окнами, с притворенными ставнями словно вымерли. Жильцы покинули город, уехали в деревню, а те, кто, несмотря на смертоносные налеты, остались, убежали утром в поле или в лес и еще не вернулись.
Сердце громко стучало. Михай давно не видел родительского дома. Он прошел вдоль увитой плющом стены и остановился на ступеньках веранды. «Дома ли отец, мама?» Нажал на железную щеколду. Заперто. Постучал согнутым пальцем в окно справа, в спальню родителей. Подождал немного, но никто не появился. «Наверное, ушли в бомбоубежище на окраину города, — подумал он, раздосадованный тем, что отдаляется минута встречи. — Или уехали в деревню?»