Расстроенный, Михай спустился по каменным ступенькам. Оглядел двор, в котором вырос. Встреча с родными местами растрогала его. Ничто здесь не изменилось. Раскидистое ореховое дерево, к которому были когда-то подвешены качели, все так же горделиво отбрасывало тень перед домом. Под ним стояла крытая жестью собачья конура (ее смастерил как-то осенью дядя Александру). Кругом разбросана солома, валяются обглоданные кости. Конура была пуста. «Где лохматый Гайдук? Жив ли? Может, носится сейчас по улицам?» Сад, некогда пестревший анютиными глазками и петуниями, поблек и был неузнаваем. Клумбы разорены, цветы будто вытоптаны, перемешаны с комками сухой земли. Под забором рос высокий бурьян, в нем копошились две курицы. Чуть поодаль, под тенистой аркой виноградных лоз, юноша увидел стол, за которым летом обычно все собирались к обеду. Зеленая краска местами облупилась, ножки — в следах дождевых брызг. Стол скособочился, вот-вот упадет. Возле него по-прежнему стоял шезлонг отца, в котором тот сиживал после обеда. Никто тогда не решался его потревожить, и он спокойно проверял письменные работы гимназистов. Тетради стопкой лежали рядом, на стуле. Сейчас шезлонг был пуст. Но нет! В нем кто-то сидел. Над верхним краем полотняной спинки шезлонга виднелась чья-то голова с копной серебристых волос.
Михай вздрогнул. «Кто это? — подумал он со смутным беспокойством и неуверенно шагнул в тень виноградной арки. — Мама? Она спит? Отдыхает? Надо подойти тихо, чтобы не испугать…»
Ступая на цыпочках, он приблизился к шезлонгу и замер, затаив дыхание. «Нет, это не мама». Перед ним была женщина в полинялом ситцевом платье и домашних шлепанцах. Полулежа в шезлонге с мечтательной улыбкой, застывшей в уголках рта, она смотрела сквозь листву на небо. Под голубыми глазами чернели круги. Бледное осунувшееся лицо, тонкие губы, неумело накрашенные красным карандашом или специальной бумажкой, которую используют вместо помады, седые растрепанные волосы — все это придавало женщине нелепое и смешное сходство с куклой.
— Боже, да это тетя Эмилия! — Михай робко шагнул к ней, чтобы она могла его увидеть. — Целую ручку, тетя! — церемонно обратился он к женщине. — Как поживаете?
Тетя Эмилия — это в самом деле была она — вздрогнула к перевела взгляд на стоящего перед ней оборванного человека. Настороженные, тревожные глаза смерили его с головы до ног. Но женщина ничего не сказала, отвернулась и стала разглядывать двор, не обращая на Михая ни малейшего внимания.
— Вы не узнаете меня, тетя? — Юноша наклонился, взял ее руку и хотел поцеловать, но она испуганно отдернула ее и спрятала за спину, словно обороняясь. — Это я, Михай, ваш племянник…
Потерянный, блуждающий взгляд остановился, в глазах женщины вспыхнул огонек, исхудалое, как после тяжелой болезни, лицо посветлело. Улыбка стала более открытой. Лоб разгладился.
— Я вернулся, тетя Эмилия… — продолжал Михай ласково, будто разговаривая с ребенком. — Где мама и папа? Дверь на замке…
Женщина не отвечала, только молча смотрела на него. В глазах ее не угасал трепетный огонек, улыбка не сходила о лица. Несколько мгновений спустя она будто вспомнила что-то, встала, тщательно оправила платье и побрела в глубь двора, прямая, с высоко поднятой головой и неприступным видом. Остановилась в просвете между абрикосовыми деревьями, подняла глаза к небу и стала долго, усердно изучать его, будто искала что-то в бездонной голубизне и не находила. Успокоенная этим, она сделала несколько шагов по высокой траве, направляясь куда-то, но передумала, вернулась на прежнее место и еще раз посмотрела в небесную высь. Заметно повеселевшая, она как тень проскользнула мимо Михая, посмотрев на него, и села в шезлонг. Взгляд ее блуждал по зеленой виноградной арке.
Михай стоял в растерянности, наблюдая за ней с болью и жалостью. Он знал от старого железнодорожника про несчастье с тетушкой, но, когда увидел ее своими глазами, в душе его поднялся глухой протест против всего, что несла война беззащитным людям. Тетя Эмилия… Добрая, веселая, общительная, чуть экспансивная женщина, она любила его, как собственного ребенка… Умалишенная… Жертва войны… А сколько таких людей на земле! Он видел их в своих скитаниях, жил среди них, знал их страдания и понял, что беды не знают границ. В любом краю они беспощадно обрушиваются на людей. Перед лицом смерти все равны, все бессильны. Михай многое повидал… Видел скорбящих матерей, которые оплакивают убитых детей… Людей, обезумевших от штыковых атак… Окровавленные трупы… Обрубки без ног, без рук, корчащиеся под градом пуль и гранат… Сирот-оборвышей, грязных, голодных, как тени слоняющихся в поисках пищи и доброй руки… Женщин, роющихся на помойках в поисках пищи, в лохмотьях, с малышами… Людей, скитающихся под дождем, по грязи, без крова и уверенности в завтрашнем дне… Люди, люди… Разгром, бедствия, отчаяние… И виною всему — война…