Элина (к Бондесену). Это было очень любезно с вашей сто-роны. Его, действительно, все ждали и приветствовали?
Бондесен. Да. Профессора Гюллинга все знают.
Йервен. Ты прав, Бондесен. Если б о нем своевременно не заговорили газеты, он остался бы в неизвестности. Но явились услужливые люди, явился ты, вы писали о нем заметки, упоминали о нем, раздували, рекламировали его, пустили в ход, — и вот он гений!
Бондесен. Я нахожу, что всеобщее уважение, которым пользуется профессор Гюллинг, могло бы заставить тебя отнестись скептически к твоему собственному мнению.
Йервен. Напротив. Это и внушает мне недоверие к его мнениям.
Карено (утвердительно кивает головой).
Бондесен. Странно.
Элина. Да, странно.
Йервен. До тех пор, пока талантливый человек высоко держит голову и не сгибает спины, его либо замалчивают, либо нападают на него. Разумеется, если он что-нибудь собой представляет. Но как только он начинает сдаваться, опускает голову и признает себя побежденным, тотчас же отношение общества меняется; печать становится доброжелательной, сочувственной, все благородно стараются защитить его, в нем находят заслуги. Так создается всеобщее уважение.
Говинд (увлеченная). Как он пpeкpaснo говорит! (Идет к письменному столу и становится возле Kаpeно.)
Бондесен. Смешно, что я должен здесь защищать человека, который даже не принадлежит к моей партии.
Элина. Это очень благородно с вашей стороны.
Йервен. Сделай милость, возьми другого старого профес-сора. Если только такой найдется в правом лагере.
Бондесен (к Элине). Он уверен, что это остроумно.
Йервен. Возьми их всех, если хочешь. Все профессора — самые допотопные люди. Стоит им заметить, что кто-нибудь из молодых стремится к чему-то другому и что он одарен благородным упрямством настолько, что может добиться своего, — они тут как тут. Сначала идут добрые советы, потом — игнорирование, потом — противодействие, и наконец применяется сила. Берегись, Карено; ты рассердил одного из почтенных холопов.
Карено. Я очень те6е благодарен, Йервен. Ты как будто подслушал мои собственные мысли. (Подает ему руку.) Давно я не имел такой поддержки.
Элина. Йервен не знает наших обстоятельств.
Карено (улыбается, тронутый). Я откровенно признаюсь, что в настоящее время наши дела очень плохи. Мы так бедны, что скоро у нас не будет спасения. Мы ждем судебного пристава. Завтра или послезавтра нас опишут, если только я не найду какого-нибудь исхода. Но у меня есть надежда, и во всяком случае я не пойду ни на какие сделки.
Бондесен. Это зависит от того, не надо ли с чем-нибудь считаться. Нет ли каких-нибудь обязанностей.
Элина (кивает головой). Разумеется.
Говинд. А я согласна с господином Карено.
Бондесен. С этим вашим благородным упрямством больше теряют, чем выигрывают.
Карено (не слушая его, к Йервену). Ты вполне выразил мои собственные чувства. (Оборачивается.) Я только хочу сказать, Элина, что, если профессор Гюллинг опять придет, я его не приму.
Бондесен. Лучше не делать этого. Не так уж плохо иметь поддержку в лице профессора Гюллинга. (Улыбаясь.) Но вы, философы, все одинаковы. Если вам что-нибудь придет в голову, вы уже ни с чем не считаетесь. Мы, простые смертные, мы должны сообразоваться с обстоятельствами; если же не везет, то, откровенно говоря, мы должны при-бегнуть к чужой помощи, к помощи сильных мира сего. Это неизбежно.
Йервен (нагибается, прислушиваясь). Это ты, Эндрэ Бондесен, говоришь: «помощь сильных мира сего»?
Бондесен. Ах, не придирайся! Можно же сказать, что думаешь. Конечно, очень эффектно быть свободомыслящим и скептиком, и прочее; но в конце концов этого мало. Это не дает удовлетворения. Я знаю по опыту.
Элина. Не правда ли? Я то же самое много раз говорила Ивару, но он не обращает на это внимание. Вероятно, он и в Бога не верит.
Карено (прислушиваясь). Мне показалось… Мне показалось, что стукнула калитка.
Говинд. Мне тоже послышалось.
Карено (беспокойно). Кто же это может быть — так поздно?
Элина (к Бондесену). Как верно все, чтО вы сказали. Я рада, что: мы одного мнения. Это так, я чувствую.
Ингеборг (входить из кухни). Какой-то человек просит барыню.
Элина. Меня? Человек? Ах, да, я знаю. Но почему так поздно? (Уходить за Ингеборг.)