Не планировала вмешиваться в их семейные взаимоотношения.
Я поворачиваюсь к Кэлу и отмечаю, что он идеально вписывается во всю эту темноту вокруг, хоть он и до сих пор в моем списке ублюдков.
― Так что, парни, вы пришли, чтобы унести меня отсюда?
Мой голос даже не дрожит, так как я чувствую себя уверенно. Армия моих воображаемых поклонников готова закидать их тухлыми овощами.
― Нет, ― сквозь зубы рычит Кэл.
― А чего так?
Меня распирало от любопытства, и в толпе поклонников раздались перешептывания. Но их так много, что это чертовски громко. Ш-ш-ш, ребята, я хочу услышать ответ.
Кэл переминается с ноги на ногу, и все его мускулы напрягаются, словно он еле сдерживается.
― Так как мы не можем сделать этого.
Интересно…
― Может пояснишь?
― Кэл, твою ж мать, закрой пасть, идиот! ― рычит Дрейк.
И тут меня озаряет, словно кувалдой по башке.
― Желания. Вы, парни, не можете вмешиваться в ход событий, пока этот час не истечет… не так ли?
Кэл вынимает руку из кармана и потирает свое лицо, вероятно, потому что не может лгать мне, черт возьми, никто из них не может, а я недостаточно пользуюсь этим. Из-за этого нюанса он выглядит слегка растерянно и неловко, неожиданно пробуждая во мне мысли об утехах с ним. Своенравная вагина.
― Хватит, ― рявкает Дрейк.
Я перевожу взгляд на него. Сейчас преимущество на моей стороне, и ему придется отступить, так как он ничего не может сделать. Это позволяет мне чувствовать себя абсолютно свободной в своих действиях.
― Разошлись, придурки, ― заявляю я, словно в воображаемый рупор.
Толпа моих поклонников испытывает одновременные оргазмы, и я рада за них, что этот момент претендует на звание лучшего за все их существование.
Парни огрызаются, когда я забираю фонарь у Кэла и уверенно направляюсь к двери, показательно виляя бедрами. Оказавшись у входа, я оборачиваюсь.
― Не ходите за мной, ― говорю я с полной серьезностью в голосе. ― Я не шучу, а действительно прошу. Это очень личное для меня. Я пробуду там совсем недолго.
Это не преувеличение, даже с закрытыми дверями я чувствую атмосферу тех семи лет, которые я провела там, которая просачивается сквозь решетку. Я надеялась, что я буду здесь совершенно одна… но мои боги ― своенравные ублюдки, которые не понимают намеков.
К моему удивлению, сейчас они не возражают. Вместо этого меня награждают двумя решительными кивками от двух высших созданий, которые находятся на взводе и смотрят на меня словно на конфету, которую мама запретила им есть, пока они не закончат с обедом. Может это так и есть, но для начала они должны покинуть мои список ублюдков, прежде чем смогут облизать меня целиком. Моя вагина мурлычет от таких перспектив, тем более, когда боги столь покорны, но я игнорирую ее, так как ее похотливые мысли сбивают меня с толку.
Я дергаю за ручку, и холод меди обжигает меня, прежде чем дверь распахивается. Она массивная, с небольшим решетчатым окошком, позволяющим мне выглядывать в него. Но в юном возрасте я была слишком мала, чтобы дотянуться, а, как только я достаточно подросла, меня постигло жуткое разочарование, когда я обнаружила, что в подвальном помещений чертовски темно, и разглядеть что-то просто невозможно.
Мое тело обдает жаром, когда я делаю шаг в темноту, в стойкий смрад всего того дерьма, которое видело это место. Я глубоко вдыхаю в себя затхлый воздух с привкусом меди, чтобы унять свое сердцебиение, которое бьется интенсивнее, чем рука мужчины, дрочащего свой член, прежде чем вернуться и прикрыть дверь, не до конца, но чтобы хоть немного почувствовать себя в уединении.
Парни снаружи слегка суетятся но я не обращаю на это внимания. Наверняка, они найдут, чем себя занять. В конце концов, черт возьми, они дети гребаного солнца.
Я поднимаю фонарь и окидываю взглядом комнату, начиная с крошечной металлической кушетки, ножки которой привинчены к полу. И как, еб*ный в рот, я не подхватила чего-нибудь смертельно опасного, проспав на этом прогнившем матрасе столько лет? Откровенно говоря, мне кажется… что мой разум, куда более гнилой, чем этот матрас.
Далее, мои художества на стенах, большие и маленькие изображения моей матери, выскобленные на камне краем металлической ложки при свете тусклого фонаря. Они давались мне не просто, так как она никогда не выглядела, как нормальный человек, и я скорее рисовала ее сущность.
И больше здесь ничего нет. Кроме ночного горшка в углу. Моя маленькая тюрьма площадью четыре на четыре метра, где я кричала так, как только могла, но все равно никто не слышал. Хотя, возможно, кто-то и слышал, но просто не откликнулся.