- Я не могу ничего обещать. Но… , - она повернулась к Диме, - если вы оба будете верить, то… когда родители ждут малыша, он чувствует это. А я вижу, что у него замечательные мама и папа и…, - она вздохнула, - я постараюсь помочь.
Я вздрогнула.
-Папа…, - вырвалось полу-стоном.
Лешка… Господи… Я прижала руку ко рту. Внутри все похолодело.
- Папа…, - еле слышно повторил мужской голос.
Я отвела глаза от присевшего на кушетку Димы. Неловкую паузу нарушила Рита.
- Вас переведут в отдельную палату, если муж договорится. Думаю, так будет лучше, потому что вам нужен полный покой. Никаких волнений. Я понимаю, что после произошедшего…, - она запнулась, - но сейчас вы должны думать только о ребенке. Назначения я оставлю медсестре. На узи через пару часов. Вечером осмотр. И… если вдруг что-то пойдет не так, то… я сама буду настаивать на операции.
Она склонилась ко мне и ласково провела по щеке.
-Но сейчас думайте лишь о том, что малыш чувствует то же, что и вы. И чем больше положительных эмоций, тем больше шансов. Лекарства не всесильны. Все в руках человека.
Она пошла к двери. Остановившись на пороге, обернулась.
- Я не уверена, что правильно делаю, вмешиваясь в происходящее, но… я не могу по-другому, - и чуть помедлив, продолжила. - Вас увезут в палату на каталке. Нужен полный покой. Вставать вам еще долгое время будет нельзя. Разве что по необходимости. Оставляю вас с мужем, думаю, вам есть о чем поговорить.
И снова повисла неловкая пауза, которую я не в силах была нарушить. Боясь посмотреть на Диму, перевела взгляд на часы, висевшие над дверью. Большая стрелка застыла на двенадцати, маленькая медленно подбиралась к ней. Значит, уже полдень. В несколько часов уместилось так много боли, отчаяния и надежды, что невозможно было поверить в то, что это происходит со мной. Словно дурной сон, который вот-вот закончится. Пересилив смущение, я повернулась к Диме. Он сидел ко мне вполоборота, упершись локтями в колени. Застывший взгляд был устремлен в окно, между бровей пролегла складка.
Осторожно коснувшись его руки, я прошептала:
-Спасибо…
Нужно было сказать что-то еще, но слова не шли с языка.
Дима повернулся ко мне и с минуту всматривался в мое лицо. Протянув руку, убрал волосы со лба и так же тихо ответил:
-Пока не за что, Женя…
Глава 25.
Выживает сильнейший. Слабый должен уйти с дистанции, более того, его нужно столкнуть, пока он не ощутил своей силы и не попытался занять твое место. Нападение предпочтительней обороны, и за право остаться на плаву нужно бороться. Каждый день, каждую минуту, помня, что из хищника ты в любой момент можешь превратиться в жертву. Закон джунглей, закон бизнеса. Закон жизни, которому Наталья следовала неукоснительно. Она усвоила его много лет назад. Боль оказалась лучшим учителем. Она закалила душу, выдернув с корнем чахлые ростки человеколюбия и сострадания. Трезвый расчет оказался предпочтительней эмоций. Кому нужны были ее слезы тогда, тридцать лет назад? Тщедушной няньке, которая, цокая, обстригала ее волосы, перемазанные клеем, или слащаво улыбавшейся директрисе, что убеждала ее ничего не рассказывать о постоянной «травле» неожиданно нагрянувшей с проверкой комиссии?
Наталья в бессилии сжала кулаки. Воспоминания были непрошенными. Подобно едкой кислоте они разъедали прочно стоявшую столько лет стену, которой она отгородилась от прошлого. Наташка Каплина, с длинными курчавыми волосами, в ситцевом платьице с оторванными на подоле рюшками умерла много лет назад. Для всех умерла, став Натальей Бекетовой, лучшей ученицей престижной гимназии, первой во всем, за что бралась.
Она смогла выжить в детском доме, научилась улыбаться, когда было нужно, и скалиться на врагов, коих было немало. Ум не был у них в чести, в отличие от силы, которой они кичились. Наталья была слабой, забитой, не способной постоять за себя. Но лишь поначалу. Она быстро усвоила, что слезы лишь раззадоривают «волчат», и научилась сносить боль молча. А позже стала давать отпор. Она не была одной из них и никогда к этому не стремилась. Она была особенной, потому что умела думать и просчитывать. Каждое их действие, каждый шаг. Наталья умело сталкивала их друг с другом. И наступил день, когда ее оставили в покое. И тогда она сосредоточилась на главной цели – выбраться из этой клоаки, которую ей предлагали считать домом. Общие вещи, общие игрушки, общая посуда. Ничего твоего, и ты сам обезличенное оно, которое фальшиво жалеют, вздыхая над несчастной судьбой. Что они знали? Нянечки, воспитатели, сытые, ухоженные, не стеснявшиеся в выражениях, когда никто не видит. Наталья ненавидела их всех. Ей сказали, что каждые три-четыре месяца приходят семьи, чтобы выбрать ребенка. Они были экспонатами, к которым присматривались, оценивая состояние здоровья, уровень интеллекта, поведение. И шансы были у всех. Первым забрали Тольку, смуглого мальчишку с вихрастыми патлами, ничем не примечательного. Разве что тем, что в свои шесть лет он умел читать и писать, и занимался в кружке «умелые руки», с особым рвением осваивая макраме. Следующей - Оленьку. Плаксу и недотрогу, рисовавшую дурацкие картинки, которые неоднократно были отмечены на конкурсах. Оленька была подающей надежды. И Наталья решила, что следующей, кого заберут, будет она. В свои восемь она прекрасно играла на фортепиано и пела. Учеба давалась ей легко. Оставалось лишь убедить директрису, что ее стоит «показать». Ольга Юрьевна не любила Наташу за острый язык и дурные, по ее словам, манеры. Но Каплина оказалась настойчивой в своем стремлении. Не прошло и месяца, как воспитатели восторженно заговорили о ней. Помогает поддерживать порядок, послушна, все время отдает учебе, а ее игра на фортепиано достойна самой высокой оценки. Директриса же сдалась после того, как Наташа, скромно потупив глазки, обличила в краже фруктов из столовой нескольких ребят. Фрукты изъяли, виновники понесли наказание, а Наташа получила «пропуск» в будущее. Правда, расплатилась она за него сполна. Ее отловили в ванной и жестоко избили сотоварищи. Она стала «крысой» для всех, но имело ли это значение в свете открывшихся перспектив? Наталья, стиснув зубы, перетерпела несколько недель. И в награду за проявленную стойкость ее познакомили с семьей. Виктор Николаевич запомнился ей, как высокий статный мужчина с военной выправкой. Он долго беседовал с Наташей, задав ей бесчисленное количество вопросов, касавшихся ее родителей, увлечений, учебы. Казалось, он собирает досье, методично выспрашивая мельчайшие подробности. Наконец, Бекетов удовлетворенно кивнул и позвал директрису. В тот же вечер Наташа уехала с ним. Екатерина Павловна, заменившая ей впоследствии мать, встречала их дома. Робкая, застенчивая, она не перечила мужу, когда он объявил, что у Каплиной испытательный срок в месяц, за который он решит, останется ли она у них.
Лишь много позже Наталья узнала истинную причину, побудившую Виктора Николаевича взять ребенка из детского дома. Он сделал это по совету психиатра, который наблюдал жену. Длительная депрессия Екатерины Павловны не поддавалась лечению. Ремиссии наступали все реже, а обострение болезни грозило серьезными последствиями. По словам врачей, женщина не могла иметь детей. Не помогали ни курсы дорогостоящих лекарств, ни бабки-знахарки, к которым она обращалась. Срыв произошел после очередного посещения клиники репродуктивного здоровья. Ей отказали даже в ЭКО, сославшись на невозможность проведения операции и посоветовали усыновить ребенка. Екатерина Павловна обратилась к мужу, который в жесткой форме отверг ее предложение. Чужой ребенок был ему не нужен. Однако, спустя полтора года, под давлением психиатра, наблюдавшего жену, он уступил. Старший брат Виктора Николаевича рассказал об этом Наталье после смерти родителей, не видя смысла и дальше хранить семейную тайну. Тем более что, по его мнению, именно появление Наташи в семье Бекетовых помогло свершиться чуду, коим он считал рождение Алексея. Но маленькая Наташа Каплина об этом еще ничего не знала.
Наталья с трудом привыкала к правилам, установленным в семье Бекетовых. Расписанный по минутам режим дня, никаких развлечений, или поблажек. Она вставала в шесть утра, помогала накрывать на стол, завтракала и занималась с репетитором до позднего вечера, иной раз не имея возможности даже прерваться на обед. Виктор Николаевич лично проверял, чему она научилась, организуя каждый день подобие экзамена, дотошно проверяя каждую мелочь. Он никогда не хвалил. На промахи же указывал с удовольствием, подчеркивая, что Наташа никчемная ученица и времени исправиться остается все меньше. Наталья с остервенением штудировала учебники, отдавая все силы учебе. Слишком хорошо она понимала, что от этого зависит ее будущее. Возвращаться в детский дом она не хотела, даже более того, боялась, зная, какой прием ее ждет. С каждым днем внутри нарастала паника, вкупе с переутомлением приведшая в итоге к срыву. Наталья перестала спать, почти ничего не ела. Она была похожа на затравленного зверька, который бьется в силках, без надежды на спасение. Ситуация разрешилась неожиданно. В день, когда должно было быть озвучено решение, Наталья попала в больницу с нервным истощением. И, как она узнала много позже, именно это и способствовало тому, что Виктор Николаевич посчитал ее усилия достаточными. Жизнь потекла своим чередом. Привычный распорядок, привычные мысли и зыбкое ощущение спокойствия, которое разрушилось вместе с новостью о том, что Екатерина Павловна ждет ребенка. Наталья ненавидела его заочно. Еще не видя и не зная, кто должен родиться. Этот кто-то отнимал у нее все. Уверенность в завтрашнем дне, будущее, которое у нее появилось. Екатерина Павловна, которую Наташа называла мамой, почти всю беременность пролежала в больнице. Виктор Николаевич, которого, к слову сказать, Наталья никак не называла, проводил все время на работе, зачастую оставаясь там ночевать. Наташа осталась на попечение няни и репетиторов. В школу она не ходила, сдавая экзамены в конце года экстерном. Сходя с ума от тревоги, она с ужасом ждала появления на свет нового члена семьи, понимая, что, скорее всего, ее время закончилось. Но родился ребенок, и про нее вовсе забыли. Наташа с завистью наблюдала, как все крутятся вокруг маленького пищащего комочка и не могла взять в толк, чем они восторгаются. Она замкнулась, стала угрюмой и раздражительной. Однако на учебе это никак не отразилось. Наталья с еще большим рвением занималась, читала, даже попросила дополнительный курс языка. К Алешке она относилась с прохладой, хоть и умело скрывала это. Несколько лет пролетели, как один день. Наталья закончила школу в пятнадцать, немало поразив всех. Она собиралась поступать на экономический, в тайне лелея мечту войти в бизнес отца. Бекетов-старший, уйдя из НИИ, который возглавлял последние несколько лет, открыл фармацевтическую фирму, наладив производство дорогостоящих лекарств. Бизнес приносил немалый доход, что позволило семье купить огромную пятикомнатную квартиру. Однако планы на поступление рухнули, когда за Бекетовых взялись неизвестные «братки», требуя пустить их в долю. Другими словами, они жаждали получать мзду, предлагая взамен предлагая «крышу». Отец встал на дыбы, и в итоге Екатерина Павловна «случайно» пострадала от решивших поживиться воров. Она попала в больницу с серьезными травмами, и Наталья вынуждена была сидеть с Лешкой, пока отец утрясал все вопросы. И с врачами, и с братками, и с бизнесом, за который неожиданно принялись проверяющие. Денег катастрофически не хватало, и нанять няню Бекетовы не могли.