― Ну чё, дед Аркадий - пожар в лесу полыхает. Сильный огонь, очень сильный. Вон, Олег, чуть не сгорел заживо.
Старик на воробьиный манер склонил голову, и с недоверием спросил:
― Олег? И откуда же ты будешь?
― Из Москвы. Я ему уже всё сказал - и откуда пришёл, и зачем, ― указал он на Николая. Тот кивнул.
― Точно. С какого-то паровозного депо, говорит. А правда, смешно он слова выговаривает? Я раньше таких не встречал, и разговоров таких не слушал.
Дед Аркадий ещё пристальней пригляделся к Олегу. Тому стало не по себе - казалось, старик прекрасно знал, кто повинен в лесном пожаре. Но дед отвёл глаза в сторону, и устало проворчал:
― С других постов докладают, что огонь вовсю продвигается. Ветер поднялся, как назло.
Николай вновь захрипел:
― Так, надо дождь вызывать, а то без леса останемся. Я слышал, нас лесными людьми называют. А как леса не станет, кто мы тогда будем - горелые люди?
Олег едва слышно ойкнул, про себя подумав: "Елки-моталки - лесные люди! Так вот куда я попал". Этого его "Ой" почти никто не услышал. Почти... Разве что дед Аркадий тут же повернулся, и стал буравить глазами переносицу Олега. При этом он не оставил без ответа и замечание Николая.
― Да, дождь нужен. Но на такой огонь нужен очень сильный дождь, а, значит, и обряд потребуется по высшей категории. Жертва нужна богатая: или тридцать зайцев, три кабана и лось, или... Вместо всего этого зверья можно человека в жертву принести. Так даже лучше будет. Я бы предложил кого не жалко - например, чужака с грязного города. Вот его, ― и старик заклинатель ткнул пальцем в сторону Олега. Тот попытался возразить, и попробовал встать с лавки, но дед Аркадий кивнул куда-то за спину Олега, и, в ту же секунду, сильнейший удар обрушился на затылок парня. Казалось, этот удар вышиб душу Олега из тела, и та, выскочив через глазницы, растеклась в чёрной луже беспамятства.
Очнулся Олег в тесной каморке, привязанный к широкому столу. Затылок жутко саднило, болела голова. Комната насквозь провоняла палёным волосом и свернувшейся кровью.
― Очухался? ― над Олегом стоял дед Аркадий с коптилкой в левой руке.
― Башку приподыми, "Москвич".
Олег, сам не понимая зачем, превозмогая боль, приподнял голову. Старик приложил к ране на затылке влажную тряпицу, сочащуюся приятной прохладой. Стало немного легче, и Олег, наконец, решил поговорить с заклинателем, полагая, что наедине тот сможет больше поведать интересных подробностей. Олег не желал становиться жертвой, пусть и был виноват в катастрофе, но ещё больше он не хотел оставаться в неведении. Стать бездумным жертвенным барашком совершенно не входило в его планы.
― Послушайте, как вас там, Аркадий. Я ничего не понимаю. Дождь, жертвоприношение, лесные люди... Я, вообще, здесь случайно оказался.
― Случайностей не бывает, поверь моему опыту, ― вздохнул старец, и добавил:
― А если и бывают, то ты оказался не в том месте, и не в то время.
― Но это невозможно. Я до сегодняшнего дня считал, что Лесные жители - это выдумка, детская страшилка. И почему меня - в жертву? Что я вам сделал?
― А почему нет? Жертва нужна, чтобы вызвать дождь и спасти лес от огня. Не знаю как, но это всегда помогает. А своих-то людей жалко - мы ведь все, так или иначе, родственники друг другу.
Олег попытался встать, но верёвки больно стянули запястья и щиколотки - привязали его на совесть. Поняв, что вырваться не получится, он решил прояснить ещё один запутанный вопрос:
― А вот ещё... Почему этот здоровяк, Николай, сказал, что он москвич? Его-то вы в жертву не приносите, хоть он и с моего города.
Старик неожиданно расхохотался, да так самозабвенно, что под конец зашёлся в приступе кашля. Отдышавшись и утерев выступившие на глаза слёзы, дед Аркадий вымолвил:
― У-у-х, рассмешил! Да я Кольку с пелёнок знаю, а москвич он, да и все мы, потому что вот это и есть Москва. Настоящая Москва, ― и заклинатель взмахнул руками, будто желая охватить ими все окрестные тоннели и залы.
― То есть, как это? А я тогда где живу? ― изумился коренной москвич Олег. Старик выразительно моргнул, давая понять, что удивление Олега принимает, как должное.
― Да, ты выслушай, парень - всё поймёшь. Давно, очень-очень давно в этих тоннелях было светло и многолюдно. Под землёй стремительно раскатывали поезда. И не те чудовища, что теперь, чадя чёрным дымом и утопая в клубах пара, едва волокут пару десятков вагонов, а чистые, мощные, быстрые. А на поверхности высились огромные дома, макушкой подпиравшие небо, в которых жили и работали люди, и количество их не поддавалось никакому разумному счёту. Город, а это была настоящая Москва, напоминал муравейник, где по дорогам бегали жуки-автомобили. Не в пример теперешним парокатам, те, прежние машины, были лёгкими и быстрыми.
Для этих машин требовалось много дорог, и, чтобы построить одну из них, однажды было решено срубить лес. В веках сохранилось его название - "Химкинский". Но у леса нашлись защитники. Эти люди пытались убедить власти города, что нельзя уничтожать лес - с лесом надо жить в мире. Но власти не желали прислушиваться к словам защитников Химкинского леса. Напротив, их избивали, подвергали гонениям, лишали свободы по ложным обвинениям. В итоге, люди ожесточились, отчаялись, и стали действовать решительнее. В день, когда в очередной раз нож бульдозера был занесён над сосновой порослью, боевые дружины защитников леса подорвали в разных частях города "грязные бомбы".
Вскоре смертоносная радиация насквозь пропитала город. Часть жителей погибла, часть покинула город, а кое-кто остался в обширных подземельях Москвы. Те, кто бежал из города, вскоре основали новый, сохранив прежнее название "Москва", но то не была Москва - получилась лишь жалкая подделка древней столицы. Настоящая Москва погибла, и лишь в её подземном чреве теплилась живая душа города, хранимая нашими предками.