сложенными из щебня.
Едва мы успели натянуть маленькую шелковую палатку, как
налетел первый порыв зимнего шторма, угрожая сбросить со
скалы и нас и все снаряжение в близлежащую пропасть. Только
нам удалось запихнуть в шелковую палатку свои спальные
мешки и часть продовольствия, как ураган разразился с полной
силой. Мы заползли в спальные мешки и лежали в шелковой
палатке, которая расстилалась над нами, подобно одеялу. Нача-
лась борьба с бурей. Ветер стремился сбросить нас в обрыв,
а мы как могли сопротивлялись.
Так прошла вся ночь, на протяжении которой ветер
непрерывно пытался сорвать шелковую палатку. Для того чтобы не
задохнуться, нам приходилось немного приподнимать край
палатки и при этом занимать сидячее положение. В ту ночь ветер
был так силен, что растрепал плотную шелковую ткань; о его
ярости можно судить по тому, что на утро двойной шелк палатки
напоминал прозрачную кисею.
На следующий день метель, вонзавшаяся в лицо снежными
иголками, продолжала бушевать. Мы все трое обвязали себя
одной крепкой веревкой и осторожно продолжали путь. Холод
и пурга почти не давали нам вздохнуть. В этом случае, как и во
многих других, мы ощущали тяжелое удушье. Внизу, на уровне
домиков, ветер дул со скоростью 87 английских миль в час,
а здесь, где мы провели ночь,—он был значительно сильнее.
Мы пришли к заключению, что в этих случаях наилучшей
защитой является хорошая меховая шуба. Все остальные виды одежды
ветер пронизывал, и даже в наших шубах, в тех местах, где мех
был сшит недостаточно плотно и куда проникал ветер, мы
испытывали болезненные ощущения, как будто от укола
булавками.
В результате этого шторма в бухте снова взломало лед, и в
нашем основном лагере воцарилось на некоторое время
вынужденное безделье. Мы занимались тем, что готовили себе на зиму шубы
из тюленьих шкур или исправляли повреждения, вызванные
последним штормом. К несчастью, от урагана пострадал один
из наших больших китобойных вельботов. Он был прочно
построен, очень тяжел и имел 16 футов в длину. Несмотря на это,
буря подхватила его, подняла, как птичку, на воздух и ударила
о скалу с такой силой, что от вельбота осталась груда обломков.
У нас теперь лишь один вельбот и несколько складных
парусиновых лодок.
Последним штормом к берегу прибило множество морских
звезд. Это были первые встреченные нами представители
глубоководной антарктической фауны. Для нас, как впоследствии и для
всего ученого мира, оказалось полной неожиданностью, что
у берега полярного континента не только существует
океаническая жизнь, но что она представлена очень богатой фауной.
Наше открытие опрокинуло старые общепризнанные
представления.
Магнитологические работы продолжались в эти дни как
обычно. Однако базальтовые скалы вследствие содержащихся в них
минералов отклоняли магнитную стрелку.
Мы по-прежнему обнаруживали на берегу много тюленей,
и наши собаки были обеспечены тюленьим мясом в изобилии. Нам
часто представлялась возможность наблюдать жизнь тюленей
на берегу: их ленивую лежку и радость по поводу того, что вода
еще не покрылась льдом. Берначчи, хороший фотограф, всегда
оказывался наготове со своим аппаратом.
Однажды на берегу разлегся один необычайно красивый
тюлень. Он привлек внимание Берначчи, и тот выбежал из хижины
с самым большим и самым лучшим аппаратом.
Как обычно оживленный и весьма озабоченный тем, чтобы
получить с животного хороший снимок, Берначчи очень вежливо
обратился к тюленю с просьбой открыть глаза и улыбнуться.
Подражая обращению профессиональных фотографов
цивилизованного мира со своими клиентами, он воскликнул: «Прошу
вас, улыбнитесь!» и попросил лейтенанта Колбека, чтобы тот
растолкал зверя. Сам же Берначчи, накинув на голову большой
кусок черной бархатной ткани, наводил на животное объектив
и согнувшись подбирался к тюленю.
Лейтенант Колбек, как его об этом просили, изрядно толкнул
тюленя, и неожиданно чудовище бросилось в сторону фотографа.
Тут ситуация полностью изменилась. Нападение тюленя
дало нам возможность созерцать чудную картину: Берначчи,
лежа на спине и дрыгая ногами, высоко поднимал в воздух до
рогой его сердцу аппарат; лицо его закрывал милосердный
бархат, из-за которого он не мог видеть наших злорадных
улыбок.
2 апреля разразился сильный шторм с максимальной
скоростью ветра, равной 82 английским милям в час. Высыпало много
снега, который на плоском полуострове надолго не задержался,
но между домиками образовался 12-футовый сугроб. Снегомер
на мысе Адэр оказался мало пригодным инструментом: снег
сдувало в сторону, и та небольшая часть, которая оседала в
снегомере, не давала правильного представления о среднем
количестве осадков.
У многих из нас болели глаза, особенно страдал от этого
Ганссн. Он вынужден был носить защитные очки.
19 апреля доктор Клевстад открыл в скале на мысе Адэр
пещеру глубиной примерно в 50 метров. Пещера была чарующей
красоты, стены ее покрывали ледяные кристаллы, с потолка
свисали длинные ледяные сосульки, делая ее похожей на
сталактитовую пещеру.
Мы тщательно обследовали ее и установили, что она вырыта
морем—бесконечные удары волн размыли мягкий базальт.
Весь апрель в бухте Робертсон не могло воцариться
спокойствие. Если один день морозило и бухта покрывалась льдом,
то на следующий день шторм взламывал лед и угонял его в море.
По сравнению с осенью ход течения стал другим; временами
создавалось впечатление, что течение в бухте изменит полностью
свое направление. Вода шла как будто с юга, чтобы, обогнув
мыс, пересечь устье бухты и дойти до западных утесов. Здесь
течение поворачивало и шло на юго-восток параллельно хребту
Адмиралтейства, пока не достигало другого конца бухты
Робертсон, где оно опять поворачивало и направлялось к мысу Адэр
с тем, чтобы дойти до нашей узенькой прибрежной полосы.
Таким образом, течение как бы обегало всю бухту и затем вновь
уходило в океан. Сильные водовороты возникали в тех местах,
где течение, обогнув бухту, опять встречалось с собственными
водными массами, устремлявшимися в западном направлении.
Любопытно было наблюдать за ходом течения. Задача эта
облегчалась теми льдинами, которые оно несло. В бухту
Робертсон вплывали среди других льдин и крупные айсберги. Тут
некоторые из них цеплялись за дно и застревали. Малые же
айсберги плыли, следуя за течением, вокруг всей бухты.
Айсберги, которые пришлось нам видеть, напоминали часто большие
плавающие крепости. Они имели в высоту 200—300футов и
отличались совершенно плоской поверхностью. На верхних 20—30
футах ледяной горы можно было заметить следы периодического
снегопада. Очевидно, снег падал на ледники превращался в лед
такой же плотности, как и остальной, отдающий синевой,
глетчерный лед, из которого состояла основная масса ледяной горы.
Различные снеговые слои мы могли ясно различить.
Если учесть, что объем подводной части айсберга в восемь
раз больше, чем объем видимой надводной его части, то можно
не удивляться тому, что многие из этих чудесных произведений
природы, попадая в морскую бухту, касаются в конце концов дна
и становятся неподвижными.
Нередко видели мы также, как они плыли навстречу ветру
и даже навстречу поверхностному течению. С колоссальной