Выбрать главу

ежеминутно справлялся который час. Меня же беспокоили

мысли о судьбе санной группы, которая должна была под

началом капитана Колбека следовать за нами с дополнительным

продовольствием.

Лапландец Муст страдал в эти дни под снегом больше всех.

В ночь на 31 июля было 40 градусов мороза. Ртуть замерзла, и нам

пришлось пользоваться спиртовым термометром. В эту ночь

я опасался за жизнь Муста.

Незадолго до полуночи мы прорыли отверстие в снеговом

настиле, чтобы дать доступ воздуху, и провели кое-какие

наблюдения. Едва лишь Муст просунул голову в врронку,

образовавшуюся в снегу, как в ту же секунду упал oopafHO. Губы его

посинели. Муста тряс такой озноб, что он стучал зубами. Савио и я

с большим трудом согрели для него какао на спиртовой лампе,

растирали его как могли до тех пор, пока он не очнулся. Однако

Муст был в подавленном состоянии. Он затянул свои

лапландские песни, звучавшие здесь, глубоко под снегом, однотонно и

заунывно, в то время как сверху сквозь проделанное отверстие

доносился вой бури.

Я заставил Муста дышать над фонарем, чтобы в его легкие

попадало немного теплого воздуха. Время от времени и мы

доставляли себе это удовольствие.

Говорили мы тогда о самых невероятных вещах. Лапландцы

рассказывали о многих интересных событиях из их жизни за

Северным полярным кругом, делясь со мной своими радостями

и горестями. За эти дни лежания рядом в спальных мешках мы

по-настоящему узнали друг друга.

К счастью, мы захватили с собой мешок с травой для

утепления нашей лапландской обуви; иначе мы потеряли бы все пальцы

на ногах. Чулки мало что дают во время поездок на санях

в антарктических районах.

Когда чулки отсыревали, то при стоянии человека на месте

нижняя их часть, охватывающая стопу, превращалась в лед.

Вскоре вслед за этим той же участи подвергались и пальцы ног.

По-иному обстояло дело с травой, мягкой, нежной, но прочной,

которой лапландцы постоянно пользуются взамен чулок.

Трава эта растет на севере на берегах озер. Лапландцы

высушивают и набивают ею свою просторную обувь. При этом они

с характерной традиционной тщательностью распределяют траву

таким образом, чтобы она покрывала подошвы и тонким, но

равномерным слоем располагалась внутри обуви.

Ноги, обутые таким способом, отморозить нельзя. В случае

промачивания ног трава от сырости начинала преть и появлялось

приятное чувство теплоты. Из манеры лапландцев обуваться мы

извлекли в дальнейшем много полезного. Обнаженные ноги,

погруженные в траву, получали защиту от мороза. Однако

главное заключалось в том, чтобы трава была правильно

распределена внутри обуви. С течением времени мы приобрели

известный опыт, но все же всегда бывали довольны, когда лапландцы

сами набивали травой обувь: они укладывали траву более ловко

и более равномерно.

До сих пор вспоминаю, как в ту памятную холодную ночь

лапландцы рассказывали мне, что по возвращении в Норвегию

им придется пойти на военную службу. Они горько сетовали

на то, что их заставят носить военную форму, и горячо просили

меня замолвить за них словечко. Они ни в какой степени не

возражали против военной службы, но не хотели и слышать о

военном обмундировании.

Я исполняю данное мною обещание, сообщая здесь, что всем

надо поучиться обуваться и одеваться у лапландцев.

Зачем навязывать этим людям нашу жесткую обувь?

На протяжении поколений лапландские башмаки и их

своеобразная, но практичная одежда превратились в жизненно

важный для них вопрос. Лапландец питает к своей одежде большую

нежность, чем шотландец к своей юбке. Почему бы не разрешить

им и во время прохождения военной службы носить их красивое

практичное одеяние?

В своей лапландской обуви и на лыжах они могли бы

проходить значительно большие расстояния, чем в варварских

башмаках цивилизованного мира. Зимой они переносили бы любой мороз

и были бы весьма полезны, а не сидели в очереди на приеме в

полковом околотке. Под своей удобной щирокораспахивающейся

курткой лапландец может носить запас провизии на несколько

дней; будучи затянут в тесный мундир, он никогда не сможет

себя хорошо чувствовать.

Украсьте лапландца нашей национальной эмблемой, дайте

ему ружье, используйте его как солдата, и в случае войны он

окажет вам такие же услуги, какие оказали Савио и Муст

южнополярной экспедиции...

Меж тем наступило утро 31 июля. Мы выкарабкались из-под

снега и обнаружили, что буря улеглась. Было 35 градусов

мороза.

Сумрак и туман не позволяли делать наблюдений. Не было

видно ни собак, ни сйаряжения—все занесло снегом.

Мы сочли необходимым обыскать все подряд, извлекая на

поверхность один предмет за другим. Это, однако, происходило

не быстро. Когда мы остановились тут для привала, лед eine во

многих местах был свободен от снега; в других местах его

покрывал старый снег, плотно смерзшийся от холода и от давления.

Когда началась метель, собаки остались лежать неподвижно

и спокойно давали снегу засыпать себя. Их приходилось

отыскивать. Некоторых мы находили, втыкая лыжные палки в

снежные кучи, где, по нашему мнению, могли находиться псы. Других

собак нашли, следуя ходу постромков. Как выяснилось,

отдельные собаки питались собственной упряжью. Они отгрызали по

частям свою шлею, выработанную из тюленьей шкуры, пока

этот источник питания, дойдя до ошейника, не кончался.

Некоторые собаки лежали примерзшими ко льду; в желудке у них

были найдены куски ремня, в то время как остатки

постромков свисали с шеи. Благодаря такому питанию они прожили

три дня.

Восстановить все было не так просто. Сбрую и лямки требова-

лось вновь привести в порядок. Мы наскоро позавтракали

мясными консервами, какао, сухарями, дали собакам галеты и

остатки нашей трапезы и опять двинулись в путь на юг. После

получасовой езды мы обратили внимание на то, что у одной из

собак на языке повисла пустая банка из-под консерзов.

Собака задумала вылизать оловянную банку, и та примерзла к ее

языку.,

К полудню погода прояснилась; перед нами внезапно воз-

никли великолепные ледники горной цепи, которая тянется на

северо-запад от горы Сабин. Эта могучая вершина будет служить

излюбленным географическим центром для топографических

съемок в северо-западном углу Земли Виктории.

Путешествующий в этих широтах как по морю, так и по суше волей-неволей

обращается к пику Сабин и к окружающим его вершинам как

к своего рода дорожному указателю.

Бесчисленные ледники стекают между крутыми скалами

подобно большим белым рекам; за многие мили от берега мы уже

могли различить синевшие в глетчерах щели; издали они

выглядели как темные гребни волн на широком морском просторе.

В отдалении ледники казались великолепными й прямыми,

как стрела, дорогами; по мере приближения к ним стали

видны страшные крутые обрывы, по которым ледники

низвергались в море.

В бухте Робертсон все без исключения ледники спускались

к морю под большим углом, переходившим в конце концов в

крутой обрыв. При этом в ледниках возникали бесчисленные темно-

синие щели. Прежде чем наступила темнота, я обнаружил на юге

далеко выдающуюся вперед часть суши, которую принял

первоначально за полуостров. По-видимому, он был совершенно

свободен от снега.

В связи с этим, а также из-за необычной формы этого куска

суши я пришел к выводу, что он представляет незаурядный