Весной 1929 года в Москве проходила XVI партийная конференция, Наш пропагандист Никита Коротин, худой, с темными кругами под глазами, собрал молодежь в красном уголке и вслух прочитал обращение конференции, призывающее рабочих и трудящихся крестьян развернуть социалистическое соревнование за выполнение плана первой пятилетки. Пишу и думаю: мы отмечаем пятидесятилетие с момента, когда началось социалистическое соревнование. Какие огромные перемены произошли за эти годы в сознании людей, как изменилось отношение к труду?! Работа на себя, на свое общество стала делом чести, славы, доблести, геройства. Качество труда человека главная ценность, главный критерий отношения советского гражданина к Родине, главный стимул, толкающий к овладению знаниями, к изобретательству, новаторству.
Обращению конференции предшествовала впервые опубликованная в "Правде" в январе 1929 года статья В. И. Ленина "Как организовать соревнование?". На одном из занятий политкружка Никита Коротин, картавя, читал нам выдержку из статьи:
"Социализм не только не угашает соревнования, а, напротив, впервые создает возможность применить его действительно широко, действительно в массовом размере, втянуть действительно большинство трудящихся на арену такой работы, где они могут проявить себя, развернуть свои способности, обнаружить таланты, которых в народе-непочатый родник и Хкоторые капитализм мял, давил, душил тысячами и миллионами".
Никита обладал природным даром пропагандиста. Это его высокое духовное качество определялось и той школой классового воспитания, которую он прошел в цехах завода Гужона. Представьте себе сегодня девятилетнего школьника, весело шагающего со своими сверстниками в школу. Вот в таком возрасте шагал Никита у Проломной заставы - только не с школьной сумкой, а с куском черного хлеба, и не в школу, а на завод: он работал на полировке жести, так же как и десятки его сверстников. Всякий раз, когда я пытался представить себе девятилетнего Никиту в черной, пропитанной машинным маслом сатиновой рубахе, шагающим по дымному цеху, среди раскаленных печей, грохочущих валов, меня охватывало чувство боли, тоски: было несправедливое, бесчеловечное в том, чтобы девятилетний ребенок шагал не по зеленой лужайке, а по чугунным плитам листопрокатного цеха. Как он мог все это выдержать?!
- Заметим некоторые слова Владимира Ильича,- негромко, глуховатым голосом, говорил Коротин.- Вот он пишет про таланты. А возьмите вы наш цех, хотя бы Васю Косматого. Да если он выпивать перестанет, за ним никто не угонится: ведь он на любом рабочем месте - артист!
А Буслаев? Про него в клубе прямо говорят: не будь он вальцовщиком, из него такой бы музыкант-баянист вышел - первый на всю страну! И что там говорить, Вася Буслаев и теперь на районном конкурсе приз получил.
Вернемся к работе. Почему у Александра Иванова или Гриши Руднева всегда план идет за сто с лишком процентов? Что они, двужильные? Ничего подобного, оба уже в годах. Все дело в том, что работают они с душой и в бригадах у них порядок - всегда все на месте, никаких прогулов.
Всем так и можно и нужно работать - тогда мы из прорыва вылезем,заключил наш пропагандист, и с его аргументами, при помощи которых он связал ленинскую речь с цеховыми делами и заботами, нельзя было не согласиться: все ясно, понятно, убедительно.
Говоря о прорыве, Коротин имел в виду выступление заводской газеты "Мартеновка", справедливо обрушившей на листопрокатку гнев критики. И когда на цеховом партийном собрании обсуждали это выступление, то пришли к твердому мнению - надо работать по-иному и, как призывает к этому партия, развернуть в цехе социалистическое соревнование.
Было раннее весеннее утро, когда после выходного дня на работу пришла первая смена. Сдержанно гудели печи. Высоко под потолком, чувствуя приход весны, хлопотали и возились голуби. Смазчики ходили с озабоченным видом, осматривали подшипники, готовили масленки. Мастера проверяли перед пуском станы. Вальцовщики, сварщики, складальщики стояли в первом пролете в чисто выстиранных рубахах. Так было заведено издавна - в понедельник прийти на работу в свежей рубахе.
В первом пролете раньше служили молебны. Теперь на том месте, где была икона, висели электрические часы. Безжалостно уродуя слова, Монгер говорил: - Надо, чтобы наш цех был первый во всей завод.
Стрелки часов показали ровно шесть. С мотора раздался пронзительный сигнальный звонок. Вздрогнули приводы - толстенные канаты. Огромный маховик, словно стряхивая с чугунных плеч пыль, качнулся. Перезванивая, двинулись муфты, соединяющие главную ось, запели свою песню валы. Листопрокатка двинулась в новый путь: тогда мы еще не могли представить себе, в какую гигантскую силу вырастет социалистическое соревнование.
А сейчас рабочие расходились с митинга по своим местам, и Коротин, стремясь перекрыть шум, кричал радостно и возбужденно:
- Всем докажем, что мы ударная бригада мирового пролетариата!
И эта газетная фраза в обстановке какого-то торжественного подъема прозвучала очень ярко, по-новому.
Монгеру было очень трудно. Соревнование он воспринимал по-разному. Конечно, было бы замечательно выбраться из прорыва и, наконец, справляться с выполнением плана. Это - главное. Но разве соревнование улучшит качество угля, заставит печи быстрей разогревать металл, прокатывать его в валах? Другое дело - точка валов. Пожалуй, мастер Сергей Ильин разумно рассуждает, когда говорит о том, что будет лучше, если, кроме Монгера, и кто-то другой постигнет эту тайну. Кто? Именно Ильин - у него способностей к этому больше, чем у других. Но опять-таки, если научить Ильина такому искусству значит перестать был монополистом?! Ну и что?! Не два века будет жить Монгер, всему когда-то приходит конец. Пусть Ильин и другие станут наследниками его мастерства.
И все-таки время показало, что цех стал работать лучше. В бессонные ночи Монгер искал ответ на вопрос: почему это происходит? Неужели на работу может всерьез повлиять стенная газета, которую стали выпускать комсомольцы? Или эта новинка - доска показателей с фамилиями бригадиров, на которой ежедневно писали цифры выполнения сменного задания. Или имеет значение товарищеский суд? Монгер зашел однажды в красный уголок и увидел, как здоровый рыжий детина стоял перед столом, накрытым красной материей, а члены суда отчитывали его за прогул так, что лицо его побагровело, а волосы на голове стали влажными от пота.
Странное состояние испытывал Томас Монгер. Впервые за свою долгую жизнь он вдруг необычайно остро почувствовал, что люди работают с радостью, что около доски показателей после каждой смены идут жаркие споры, что такой завзятый деревенский мужик, как Илюха Михалев, перестал ездить в деревню, чтобы не быть в прогульщиках. И когда предзавкома Новиков в красном уголке вручил цеху красное знамя за победу в общезаводском социалистическом соревновании и рабочие встретили эту торжественную церемонию радостными улыбками, Монгер вдруг ощутил, что сердце его словно сжалось от приступа молниеносной боли. Привычным движением он вынул из бокового кармашка цветной жилетки коробочку с нюхательным табаком и поднес щепотку к носу. Боль исчезла, но на глаза навернулись слезы, чего прежде с Томасом не было. Он достал из кармана знакомый всем рабочим красный носовой платок и, словно сморкаясь, вытер слезы.
Этой ночью Монгеру не спалось. Он поднимался с кровати, подходил к окну заводской квартиры и подолгу смотрел на розовые сполохи в окнах противоположных домов. Завод и ночью жил своей жизнью; пламя мартеновских печей отражалось в стеклах домов. Монгер, потомственный металлург, сын и внук листопрокатчика, начал работать в цехе сразу после его пуска. Сколько воды утекло с тех пор?! Не один раз появлялось в душе Монгера желание вернуться на родину, но какое-то глубокое чувство привязанности к этой рабочей окраине, к этим маленьким, невзрачным домикам, где жили гужоновские рабочие,- удивительно способные, добрые и дерзкие, хлебосольные и веселые,всегда удерживало его и помогало ему преодолевать тоску одиночества. А теперь вдруг и ощущение одиночества стало растворяться, исчезать. Для него это было странным,-но в этом памятном году, когда началось непонятное для него соревнование, он не стал упаковывать старинные коричневые чемоданы и не поехал в отпуск на родину.