–– Ваш размер тоже имеется, – продолжая фланировать, объявляет Лера. – Берёте?
–– Ну, что вы, Лерочка. Боже упаси!
Она раздражённо одёргивает юбку, усаживается за свой стол и, шурша копиркой, говорит как бы между прочим:
–– Вот чем мы отличаемся от заграницы, так это стариками. Посмотришь на толпу интуристов. Кто там одет во всё самое яркое и пёстрое? Именно старики и старухи. А у нас! Оденутся во всё самое чёрное, серое, самое охлобудистое – и – шырр, пырр, – шныряют везде как крысы, всё бегают чего-то, вынюхивают. Ещё и всем указывают! Смотреть противно. Правда ведь, Любовь Сергеевна?
«Старухи»!? Ах ты, паршивка!
Сажусь за стол, извлекаю на свет божий толстенную пачку схем и таблиц и, стряхнув с неё пыль, говорю самым ласковым голосом, на какой только способна:
–– Лерочка, миленькая, подойдите, пожалуйста, на секундочку.
Она подлетает как на крылышках, вполне довольная собой.
–– Вот эти схемы и таблицы надо превратить в демонстрационный материал, то есть вычертить в крупном масштабе на больших листах и прикнопить к реечкам – вон к тем, что давно-о уже стоят за шкафом.
–– Хорошо, Любовь Сергеевна, будет сделано. К какому сроку? – с готовностью принимает она пачку.
–– Всё это должно быть у меня в понедельник, к 8 часам утра, – говорю я с кроткой улыбкой.
Триумфаторское настроение молодой нахалки мгновенно сменяется на жалко-плаксивое.
–– Но, Любо-овь Серге-евна… – тянет она, – сегодня же суббо-ота.
–– Насколько я знаю, рабочий день у лаборантов до 6 вечера, и в субботу – тоже. А если не успеете – задержитесь, а эти часы отгуляете позже, в другие дни.
Обычно я просто пускала этот материал по рядам во время занятий и всё не могла решить, стоит ли изготовить по нему плакаты. И только теперь вдруг поняла, что ещё как стоит.
Дверь открывается, и в неё просовывается студенческая мордочка.
–– Мы уже закончили переписывать исходные данные. Можно нам идти?
–– Куда это идти? А другие занятия?
–– А других у нас сегодня нет. Ваша пара – последняя.
–– Ну, хорошо. Только не топочите как стадо бизонов: не мешайте заниматься тем, кто ещё не закончил.
Дверь радостно захлопывается, и через несколько секунд в коридоре раздаётся нарастающий гул, напоминающий возвращение с удачной охоты ватаги неандертальцев или шум приближающегося камнепада, или то и другое вместе.
Дождавшись, когда всё это промчится мимо и удалится на сравнительно безопасное расстояние, поднимаюсь и, пожелав Лерочке удачных выходных (она что-то пищит в ответ едва заметным голосом), возвращаюсь, чтобы забрать журнал и закрыть аудиторию, где меня ожидает сюрприз в виде статной фигуры, застывшей у стенда с исходными данными.
–– Извините, что я вас задерживаю, – говорит фигура своим всепроникающим басом. – Приходится переписывать за несколько человек.
–– Ну, что вы! Какие извинения. Занятие ещё не закончилось, так что продолжайте спокойно.
По-учительски сухо простучав каблуками, сажусь за свой стол и, делая вид, что изучаю журнал, украдкой наблюдаю, как волнуются мускулы на гибкой спине, обтянутой тонкой замшей.
–– И всё-таки мне неудобно, что не даю вам уйти. Всё ж сегодня суббота, конец недели, – продолжает басить замшевая спина, с каждым звуком порождая всё новые мириады мурашек, которые впиваются в мои подошвы где-то между пятками и педикюром и, пробежав по всему телу как пузырьки в откупоренной бутылке нарзана, затухают аж за ушами, у самых корней волос.
–– Работайте… работайте! – говорю я как можно строже, и в середине этой непритязательной фразы голос вдруг срывается, так что аж приходится прочистить горло.
Он заканчивает писать и, укладывая принадлежности в «дипломат», радостно говорит:
–– Я придумал, как компенсировать вам потраченное на меня время. Я вас подвезу! Годится?
И, повернув своё широко улыбающееся лицо, неожиданно видит, как с преподавательского стула навстречу ему поднимается уже какая-то дама-загадка. Дама-себе-на-уме красноречиво направляется к выходу, всем своим видом предлагая ему следовать тем же маршрутом.
–– Так вы согласны? – лихорадочно слизывает он последние крохи надежды.
И получает заслуженный ответ:
–– Мне в другую сторону.
Зимняя улица поёт. Кажется, впервые в этом году февраль демонстрирует голубизну неба, золото солнца и свежий, заливающий лёгкие, воздух. Хотя, конечно, воздух-то можно было бы пробовать и почаще – если, выйдя из корпуса, не ломиться вылупив глаза в переполненный автобус, чтобы как можно скорее сменить бензиновую вонь автомагистрали на запах табачно-водочного перегара. Стоит пройти лишний квартал и свернуть в неприметный переулок, чтобы оказаться среди сугробов ослепительно белого снега, который на больших улицах к этому времени либо давно убран, либо перепачкан так, что практически не отличается по виду от плохо вымытого асфальта. Здесь вас встретят окна небольших уютных домиков с выкрашенными в яркие цвета ставнями и сладкий воздух свободы с лёгкой примесью кухонного дымка. Из подворотен вас скорее всего облаят поочерёдно несколько собак, добросовестно отрабатывающих хозяйский хлеб. А если день, как сегодня, выходной, то можно услышать и людей – например, двух-трёх мужиков с фанерными лопатами, неторопливо, по-свойски переговаривающихся между собой, находясь при этом в доброй сотне метров друг от друга.