Наконец Ирвин остановился посреди мастерской, поправил стоявшее на столе бисерное деревце и, положив рядом четки, внимательно огляделся:
— Что за бардак?
Морана в ответ легонько повела рукой и заставила несколько стеклянных бусин подняться над полом.
— Это все? Сегодня ночь равноденствия, уверен, ты можешь больше.
Морана без труда расслышала в голосе Ирвина раздражение, но сочла за лучшее промолчать. Он же в два шага подошел ближе и протянул руку, демонстрируя свежий порез, что горел на ладони:
— Каджу обновила заклинание отвода глаз, чтобы людишки и дальше не могли меня видеть. И родовое кольцо наконец-то заговорила. Для тебя, между прочим. Хотя ты знаешь, я не люблю платить кровью, тем более что остался последним в своем роду. Но сегодня особенный день, и я думал, ты тоже проведешь его с пользой: тебе нужно больше практиковаться.
— А я думаю, моя сила — не твоя головная боль, — ответила Морана негромко, но жестко.
— Ты моя жена, — припечатал Ирвин.
Затем с шумом выдохнул, запрокинул голову и произнес чуть мягче, хотя Морана знала, сдержаться ему непросто:
— Я обещал защищать тебя. Знаю, знаю, ты у нас не любительница брачных клятв, но так и слово я давал не тебе, а себе. — Ирвин остановился, перевел дыхание и тут же продолжил: — Можешь сколько угодно сидеть здесь, плести свои деревца и жить жизнью, которой, как тебе кажется, живут обычные люди. Но мы не люди! И рано или поздно кто-нибудь прознает, кто ты на самом деле, и придет за тобой.
— Ты забываешь, сколько обычных жизней я прожила до того, как встретить тебя, — парировала Морана, взмахнула рукой, и бисер, покатившись по полу, врезался в стену.
Ирвин красноречиво скривился, и амулеты, вплетенные в его косы, замерцали алым:
— Этим ты себя защитишь? Десятком бусин? Нет, погоди, здесь и десятка не наберется. Если ты забыла, в этом мире не осталось моран, как не осталось и троллей — хочешь, чтобы на тебя объявили охоту, чтобы, как подопытную крысу, использовал для экспериментов какой-нибудь орден? Не сомневайся, за тебя неплохо заплатят. Тем более в тебе есть не только сила моран, пусть даже капля, но и осколок тролльего зеркала.
Морана не успела ответить: Ирвин резко выхватил из-за пояса родовой кинжал и, замахнувшись, прицелился прямо в сердце. Но не дотронулся, не ударил, не ранил — и все же Морана застонала, качнулась в сторону и едва не рухнула на пол.
Боль вспыхивала в груди, билась о ребра, вгрызалась в плоть. Такая сильная, такая знакомая. Морана только и могла, что жадно дышать да царапать ногтями плотную ткань жакета, под которым тянуло и жгло, а боль все росла, перед глазами плыло, да музыка играла громче и громче…
— Опять девчонка колдует? — уловив дивьим своим чутьем, как осколок зеркала заворочался у Мораны в груди, прорычал Ирвин. — За столько «обычных» жизней ты могла бы уже и придумать, как избавиться от всей этой дряни.
— Ну если ты знаешь хоть одну ведьму-хирурга… — просипела Морана и, почувствовав, как подогнулись колени, без сил навалилась на Ирвина. Тот смачно выругался, прижал Морану к себе и, достав из кармана деревянное родовое кольцо, решительно надел на ее безымянный палец.
Боль тут же ослабла, а вскоре рассеялась вовсе. Может, из-за кольца, а может, потому, что Герда закончила колдовать.
Да уж, кто мог бы представить, что древняя магия троллей перейдет от последней из них к человечьей девчонке? Что для мира пройдут десятки-десятки лет, а Герда так и не угомонится: не отпустит прошлое, не заживет своей жизнью — будет вновь и вновь разрушать чужие.
По вине Герды Морана потеряла силу и ритуальную рощу. А затем семь раз лишалась всего, что успела построить. Семь раз открывала глаза и вдруг находила себя в том же городе, но в новой точке отсчета, а порой — в новом теле. Не чужом, но едва ли знакомом. Семь раз лишалась своей силы, семь раз возвращала ее по крупицам, несмотря на осколок, который при каждой попытке раскалялся и жег изнутри. Так близко к сердцу, что, пропуская удар, оно грозило остановиться.
Но будто этого мало, Герда семь раз стирала воспоминания Кая, исполосовав память его, точно ветошь; семь раз рассказывала про аварию, которой не было; семь раз заставляла верить сказкам, в которых Герда играла главную роль, а Моране полагалось оставаться не за кулисами даже — в подсобке.
И ради чего?
Ни одна из иллюзий, созданных Гердой, долго не продержалась. Случайная встреча Мораны и Кая, перехваченный в толпе взгляд, соприкосновение рукавами, будто в паршивом кино, — что-то да нарушало план Герды. И тогда оковы тролльей магии теряли над пленниками всякую власть: Кай вспоминал, а Морана дышала, не боясь осколка в груди, и сила, пробудившись после долгого сна, вновь горела на кончиках пальцев.
Вот только магия троллей оказалась древнее, чем сила моран, и оттого брала верх; а значит, все начиналось сначала.
Герда даже не позволяла им постареть: после очередного временного скачка, они становились такими же, какими были в ночь перед первым. Не молодыми — безвременными.
Конечно, Снежной королеве было не привыкать: унаследовав силу погибших моран и их непрожитые годы, она была обречена хранить свою молодость вечно. Но оказалось, морщинки и седина имели ни с чем не сравнимую ценность — только и они были теперь во власти не времени вовсе, а Герды.
***
Прага, год 1899.
Комната на чердаке была маленькой и темной. Черепичная крыша, остывая после жаркого дня, громко потрескивала, и Морана с непривычки то и дело поглядывала в окно.
— Как ты можешь быть уверен, кто я, если я даже выгляжу по-другому? — Обнаженная, она сидела перед крохотным зеркалом и в свете огарка пыталась рассмотреть свое лицо, как делала не единожды, но всякий раз, так и не найдя ответов, оставалась раздраженной и сбитой с толку.
— Это всего лишь иллюзия. — Кай перехватил в зеркале ее нахмуренный взгляд, мягко улыбнулся и, подойдя сзади, положил ладони на плечи. — Я не могу знать, что видишь ты, но с каждый днем я все яснее вижу тебя прежней.
— У прежней меня было другое лицо. А еще голубоватая кожа со снежным узором и светлые волосы, которые к тому же не осыпались, будто жухлые листья.
— Просто раньше тебе не приходилось самой их расчесывать. Что? Я помню, за тебя это делал какой-нибудь ветер. Ты всем находила работу.
Морана хмыкнула, передвинула зеркало ближе и, огладив пугающе острые скулы, тихо произнесла:
— Кажется, я стала похожа на последнюю морану из вербной рощи.
— Ты говорила, что никогда не встречалась с другими.
— Мы видели друг друга во сне. К тому же, когда я получила их силу, они стали частью меня.
— Хм… Сколько вас было, двенадцать? Хочешь, я их нарисую? — задумавшись, предложил Кай и тут же потянулся за стопкой бумаги.
— Зачем?
— Что, если нас еще куда-то забросит? Так я смогу быстрее тебя узнать.
— Еще куда-то? — Морана скривилась и, не сдержавшись, повысила голос: — Как насчет того, чтобы вернуть все обратно?
— Вернуть что? За годы, что мы пропустили, от рощи ничего не осталось. А твоя сила… ты даже не знаешь, к чему ее приложить. — И, предупреждая возражения, примиряюще добавил: — Ладно, я помню, сейчас разгар лета: давай дождемся зимы и там разберемся.
— Как у тебя все просто. И наверняка все-то ты знаешь.
Кай добродушно рассмеялся и на его взрослом лице появились знакомые ей детские ямочки:
— И с чего ты обо мне такого высокого мнения? Я не знаю, например, как мы здесь оказались и почему проскочили через целую прорву лет. Не знаю, есть ли еще что-то, чего я не помню. Или почему вместо рощи ты оказалась здесь — среди ненавистных тебе людей — и на время лишилась силы. Но главное — я не знаю, как ты не умерла от скуки и никого не убила, прослужив полгода… кем ты была, компаньонкой? У дамы, которая покрылась плесенью и даже из дома не выходила.