Но вместо слов Кай протянул руку, пропустил меж пальцев длинную прядь волос, и в свете затухающей свечи Морана увидела, как на темном фоне серебрится первая седина.
***
— Могла бы и не думать о мальчишке, когда я рядом. — Все еще придерживая Морану за талию, прохрипел Ирвин. Убрал руки и поспешил отойти в дальний угол мастерской: туда, где дрожала и копошилась тьма, которую даже пламя свечей не сумело бы приручить.
— Откуда ты знаешь? — Обессиленная, Морана присела на край стола среди бисерных веточек и снежинок и, убрав с лица взмокшие волосы, оглянулась через плечо: — Ты не умеешь читать мысли.
— У тебя мое кольцо, а у него много функций. Только не вздумай снимать! Иначе оно не сможет тебя защитить.
— Не уверена, что мне нужна такая защита.
— Главное — я уверен. Пусть я не могу взять на себя твою боль, когда девчонка колдует, но у вас с ней осколки одного зеркала, а значит, через кольцо, через тебя я смогу найти ее и наслать кошмары.
— У Кая тоже осколок, — встревожившись, напомнила Морана. И Ирвин зло усмехнулся:
— Поверить не могу, что из-за каких-то дурацких осколков вас все притягивает и притягивает друг к другу. Это ведь даже не любовь!
— Нас притягивает друг к другу, потому что троллям нравилось шутить, и, исполняя желания, они не забывали про «но».
«Чего ты желаешь, Герда? Хочешь вернуть мальчишку, который по-настоящему даже не был твоим? Пусть магия отшибет ему память, но так, чтобы искал он потерянное и забытое до тех пор, пока не найдет и не вспомнит. А как вспомнит, заставь его снова забыть. Только теперь в другом времени, чтобы все трое — и ты, Герда, и ты — остались ни с чем. Ведь так веселее».
Морана закрыла глаза, выдохнула долго, протяжно, и наконец попросила:
— Не трогай Кая, Ирвин. На тебе и так много крови: хватит себя пятнать.
— А почему бы и нет? Напомнить тебе, что будет, если вы с мальчишкой встретитесь? Если он вспомнит тебя? Уже сделала ставку, где окажешься в следующий раз? В новом десятилетии? В новом веке?
— Ты говорил, за тобой стоят предки, и пока ты жив, пока я ношу заговоренное родовое кольцо, я всегда буду там же, где ты. Что тролльи шуточки больше не будут работать.
— Я говорил то, что ты хотела услышать. И то, во что хочу верить сам. Но, кроме вас троих, на свете уже нет никого, кто имел бы дело с магией троллей. Я даже не стал позориться и рассказывать Каджу все эти сказки. Так откуда мне знать, что сработает, а что нет?
Ирвин замолчал, и Морана не нашла что ответить. А за окном все еще играла музыка, и праздник был, должно быть, в самом разгаре. Но Моране на нем не было места.
— Ты не рассказывала про маленькую разбойницу, — с разочарованием и злостью упрекнул Ирвин, и его смуглое лицо сделалось еще темнее. — С другой стороны лучше бы я не знал, что ты хотела оставить рощу. Какая ж из тебя морана?..
— Паршивая, как видишь.
— И поделом тебе. — Ирвин скрипнул зубами, набросил на голову капюшон и, шагнув к двери, спросил напоследок: — С ребенком-то хоть что стало?
Морана почувствовала, как осколок вновь раскаляется и царапает изнутри, как просыпается боль, как расплескивается она, как растекается по телу. Боль от чужого колдовства и от правды, которую узнала не сразу, но которую и сейчас не смогла бы принять:
— Герда убила ее. Чтобы выменять сердце на магию троллей.
========== IV ==========
— Ты права, девочка, Кай не прячется от тебя. Но и встречи с тобой он не ищет. — Голос Каджу вновь походил на скрежет. Она скривила губы, открыла водянистые старческие глаза и, разжав пальцы, позволила бусам соскользнуть с ладони на скатерть. Но не было в них теперь ни лиц, ни домов — лишь густая молочная взвесь, похожая на туман. — Послушай совета: оставь свои поиски. Для Кая ты пройденный этап.
— Так ли и пройденный? — усмехнулась Герда, но слова ведьмы сумели-таки задеть за живое. — Что бы ты ни видела, знать о нас ничего ты не знаешь. Мы были вместе долго и не раз — такое за спиной не оставить.
Герда потянулась через стол, коснулась пальцами бусин: напитанные теплом, они все еще хранили видения ведьмы, но тролльей магии не подчинялись, а значит, оставались непроницаемы и немы.
— Я нашла, что ты просила, но давать ответы я тебе не обязана. Слишком много в тебе, девочка, тьмы, но хоть кровь пойдет на дело благое.
Каджу расправила плечи так, как птицы расправляют крылья, взяла со стола обрядовый серп, передвинула ближе к Герде медную чашу и взглядом велела подставить руку.
Пришлось подчиниться. Уговор есть уговор, и троллья магия не позволила бы схитрить и не сдержать слово. Каждое данное обещание клеймом горело на сердце, каждое невыполненное — становилось патиной на осколке волшебного зеркала, причиняло боль, мучило, лишало сил.
Знание о том, что за невыполненные обещания придется дорого заплатить, пришло к Герде не сразу, и хотя ей достался самый крупный из трех осколков, был он теперь, должно быть, весь в черных пятнах. Так что приходилось быть осторожной и следить за словами.
Серп оказался острым, боль — резкой. Но Герда не дернулась, не вырвала руку: позволила крови заполнить все линии и трещины на ладони, а затем — донышко ритуальной чаши. Но стоило последней капле опуститься на дно, Каджу вздрогнула, отшатнулась, и в глазах ее разгорелся древний испепеляющий страх.
— Магия троллей иссякла давным-давно. — Каджу задышала прерывисто, отодвинула чашу и с не ведьминым — человеческим — суеверием перекрестилась да отерла ладони о подол пестрой юбки. И Герда не удержалась от смеха.
— В какие игры ты вздумала играть, девчонка? И чем за них будешь платить?
— Я уже заплатила. — Герда перевернула ладонь, легонько подула на рану, и та с тихим шипением затянулась. Остались только кровавые следы в поясе Венеры и линии сердца.
— Отвечай, откуда в тебе магия троллей?
— Получила от Силли́х, последней из них. Долгая история… Когда мы встретились, тело троллихи было уже таким древним и слабым, что для охоты ей приходилось превращаться в птицу: подбитая, потрепанная, ищущая помощи и заботы — верная уловка, чтобы заманивать в лес юных невинных дев, а затем выпивать кровь да съедать их сердца. Только это и позволяло в древнем теле еще теплиться жизни.
— Тролли вымерли, земля их отторгла: за то, что творили зло ради зла и разрушали вместо того, чтобы строить.
— А Силлих говорила, что тролли рассорились с ведьмами, и те, отомстив, наслали на троллей проклятье. Но мне-то какое дело до причин? Мне важны лишь последствия.
Герда подтянула накидку, задрала рукав вязаной кофты и позволила Каджу увидеть длинные бугристые шрамы, обычно скрытые магией от чужих глаз.
— Однажды Силлих заманила в лес и меня. Ошиблась, должно быть: я не была невинной, я даже не была достаточно здоровой, чтобы ей от меня вышел толк. К тому же она несколько дней кружила меня по лесу, прежде чем напасть, так что голода и отчаяния во мне было больше, чем страха: я не собиралась сдаваться без боя.
Герда закрыла глаза, на ощупь огладила шрамы и не сразу расслышала, что Каджу задала новые вопросы:
— Как тебе удалось выжить? Тем более заполучить магию троллей?
— Силлих сама мне ее отдала.
Ведьма не поверила и, подавшись вперед, всмотрелась в кровь на дне чаши, но что бы там ни увидела, повода расслабиться и выдохнуть с облегчением Каджу не нашла.
— Телом троллиха была слаба, но магия еще кипела в ее груди, так что, думаю, лишь везение помогло мне отбиться. Но я истекала кровью и не могла убежать. Не знаю, то ли Силлих пожалела меня, то ли решила подлечить перед тем, как пустить в расход, но какое-то время я прожила с ней в лесу. Иногда она превращала меня в щегла или сойку и заставляла приводить к ней девиц, а чтобы я не сбежала, ломала мне крылья. Но сколько бы жизней Силлих ни отбирала, сколько бы чужих сердец ни присваивала себе, на последнем издыхании скитаться по лесу, спать на сырой земле и притворяться камнем, карауля добычу, — уж поверь мне, приятного мало. И однажды я предложила, раз от людей мало толка, привести к ней того, в ком есть особая сила. Того, кто не юн, а мал, и у кого впереди целая жизнь. Силлих могла бы забрать эту жизнь себе и перед тем, как уйти навсегда, побыть вновь молодой и сильной.