Только через час после того, не раньше, зашептала в чуланчике бабушка - стала на молитву.
15
С этого времени жизнь мальчишек наполнилась тревогой и счастьем. Как же иначе, если не счастьем, назвать ту упоительную и опасную тайну, в которой сам живешь и действуешь!
Теперь оба они были постоянно голодны: то и дело Гриша просил хлеба и после завтрака и перед обедом... Скоро у них скопился запас - груда ржаных ломтей и четыре куска сахара. Все это они снесли под вечер в знакомый орешник в лесу, выбрали место посуше, наломали веток, закрыли ими припасы. И домой после этого идти не хотелось. Ивана они не видели - не важно! Они, может, и не увидят его больше.
Но зато с каким жаром они вспоминали: Иван пожал им руки, как большим, - уважительно. И обсуждали, когда придет он за хлебом: сегодня или завтра - должно, сегодня ночью, - и сразу ль найдет, не много ль они накидали веток сверху.
- А вдруг не увидит?
- Найдет. Что он, не понимает? Раз накидали веток, значит было что закрыть... Раскидает ветки, а там - хлеб.
- А надолго ему хватит? На два дня? Или больше?
Гриша задумался: сколько человеку надо хлеба в день? Три ломтя больших... но это если еще что-нибудь есть - каша, горох. Или чай. Потом еще суп, самая нелюбимая Гришина еда. А если один хлеб... Трех ломтей мало.
- Да еще он, погляди, большой какой, Иван-то... Не миновать завтра опять нести ему хлеба.
- Если б еще сала достать...
- Я у бабки попрошу. Пока не даст, не отлипну.
...Два раза ходили они к заветному месту в лес и оба раза Ивана не видали. Но хлеб исчезал, ветки не были раскиданы как попало, а сложены в сторонку кучкой. Значит, человек брал, не зверь. Кто же, кроме Ивана? И все-таки разбирали сомнения. А вдруг не он? А что, если ребята деревенские ходили по лесу, да и набрели на кучу ореховых веток?.. Когда в третий раз пришли они в лес (с печеной картошкой в карманах, с хлебом за пазухой), у знакомого орешника перед сизым кругом золы, оставшейся от костра, сидел Иван. Видно, ждал.
- Ребята, - заговорил он сразу, - можете вы одно дело сладить? Знаешь ты, Гриша, Кирюшку Комлева из Савен? Ну, он же дружок мой, мы с ним - вот как вы двое! Найдете мне Кирюшку, тогда я не пропаду, живой останусь.
- А найдем Комлева, что ему сказать?
- Вели ему прийти к тому месту, где пни корчуют. Он знает. Завтра о полдень я буду его там ждать. А нельзя завтра - послезавтра. И пусть он идет по лесу - песню поет... Он знает какую. Я на его голос выйду. Понял, Гриша?
- Понял. Мы тут тебе хлеба принесли, дядя Иван. И картошки.
- Ну, ребята, дайте время - я вам за все отслужу! Постойте-ка... Иван виновато усмехнулся: - А что, если вам прямо отсюда махнуть в Савны к Комлеву?
Мальчишки переглянулись.
- Отсюда до Савен ближе, чем из "Затишья". Дойдете до корчевья... Иван ловил Гришин взгляд. - Неужто не был там, где пни корчуют? Ах ты господи! Ну, отсюда пойдешь вправо - все правей держи, все правей. Часу не пройдет - доберетесь до болотца. За болотцем и будет корчевье. Обойдете корчевье - ступайте тогда прямо. Выйдете на проселок, а там - вон они, на горке, и Савны! Ну, пойдете?
Ребята молчали, переминаясь с ноги на ногу, поглядывали друг на друга.
- Пойдем! - сказал наконец Гриша.
Иван проводил их немного, но лес скоро начал редеть, и он отстал. Напоследок крикнул:
- Теперь все правей, все правей забирайте!
Ребята пошли дальше одни и, видно, взяли слишком круто вправо. Лес редел, редел, как будто началось и болотце - нет, это была поляна, вся в медунице, в лиловых колокольчиках, в шелковых метелках лесных трав. И опять пошли деревья - голубоватые стволы осин с желтыми копеечками древесного мха, темная ольха, березы... Скоро мальчики сбились: в какой теперь стороне Савны? Начали спорить, поругались.
Но, на счастье, встретили женщину. Была она в длинном, до пят, сарафане - так одевались только в тех семьях, где особенно крепка была старая вера. И повязана она была платком по-староверски: длинные концы его свешивались на грудь. Женщина часто нагибалась, срывала что-то, клала в корзинку.
Разогнувшись, она увидела мальчишек:
- Вы, ребятишки, чьи? - Голос у нее был певучий. - Не заблудились?
- Мы Савны ищем, - сказал Гриша.
- Савны-и? - не проговорила - пропела женщина. - Савны-и-то? Да вы, думалось, из Савен идете... Вам теперь назад податься... Вы ближе к корчевью держитесь... Знаешь, где корчевье-то?
Гриша поглядел на ее корзинку: ягод в лесу еще нет - зачем ей корзинка?
- Что глядишь? - догадливо спросила женщина, и лицо ее покрылось тоненькими лучиками-морщинками, а была она совсем не старая. - Я тут травы собираю. Живот у тебя заболит - приходи, лечить стану.
Ребята пошли назад. Устали до того, что и ругаться больше не хотелось.
И вот оно наконец, корчевье: деревья срублены, зеленая земля изорвана широкими черными ямами и серые пни свалены кучами; кривые корни торчали оттуда - огромные, похожие на гигантские паучьи лапы. Рослые латыши - их было немного, Гриша насчитал их всего восемь человек - подрубали топорами у пней мелкие корни; двое закладывали в яму под самый большой пень бревно. Потом они все вместе навалились на бревно - пень крякнул и приподнялся.
Ребята прошли мимо. Никто из работавших на них и не глянул.
От корчевья шла тропка. По ней мальчики вышли в поле.
Тропинка пропала, а проселка-дороги все не было. Вышли в овсы, пошли дальше межой. Кончились овсы - опять начался лес: те же осины с горьким запахом листвы, та же ольха и береза. Совсем притомились, сели отдохнуть. Отдохнув, начали опять говорить - об Иване.
От них, может быть, зависело его спасение!
И они снова пошли вперед.
Даже усталость как будто прошла через некоторое время - ноги гудели, но не так сильно. Притерпелись, видно.
Солнце уже стояло косо над землей, когда деревья раздвинулись, и совсем невдалеке на высоком холме привольно открылись соломенные крыши, высокие ветлы у околицы... Ну конечно, это и была деревня Савны. Они, петляя по лесу, пришли к ней с другой стороны.