Избу Комлевых найти было нетрудно: вторая у околицы, по левую руку. Дед, совсем старый - глаза у него были завешены бровями, - отгоняя собак палкой, долго расспрашивал ребят, чьи они, и ничего не понимал.
- Кирюшка? - кричал он. - Кирюшки нету.
Он замахивался на собак и опять кричал, тужась:
- Кирюшка-то? А чего вам от него требуется? Да вы чьи будете?
Под конец Гриша чуть не заплакал. Замолчал, перестал спрашивать.
- Вот глупый народ! - удивился дед. - И я был малый, ну все ж таки с меня, бывало, чего хочешь спроси. А у вас слова не вытянешь. Вот глупые-то! Кирюшка сейчас в имении у Новокшоновых доски пилит... Как попасть туда? Да вон она, дорога. По дороге и идите до самого Новокшонова... Ах, глупый народ!
И опять зашагали мальчишки - на этот раз по проселку, такому узкому, что росшие рядом высокие травы были в тележном дегте, и такому пухлому, что отрадно было погружать в мягкую его пыль горевшие от усталости ноги.
Добрались они к имению Новокшоновых под самый вечер.
Невиданно высокий частокол шел вокруг огромного сада - частокол из бревен, тесно пригнанных одно к другому и затесанных кверху, как колья: деревянная крепость. Мальчики стали пробираться вдоль этой крепостной стены и, конечно, нашли лаз. В одном месте, у самой земли, бревна были чуть раздвинуты углом - как раз в ширину ребячьих плеч, взрослому тут не пролезть.
За стеной по-солдатски прямо высились в два ряда сумрачные ели будто тоже, как и бревенчатый частокол, охраняли сад.
Мальчики полежали под широкими лапами елей в теплой сухой хвое много лет, видно, она накапливалась тут, в полумраке, - притаились, выглядывая, нет ли кого поблизости. Нет, сад был безлюден. В некошеной траве просторно стояли яблони, светлые, с побеленными известкой стволами. В стороне протянулись широкие гряды с клубникой; зоркие глаза мальчишек заметили среди листвы зеленые пупырышки незрелых ягод.
Откуда-то донеслось злое повизгивание пилы. Не там ли искать Кирюшку?
Осторожно оглядываясь, пригибаясь к траве, Гриша и Ян пошли между яблонями. Скоро они увидели изгородь - не из бревен, а из серо-голубых крашеных досок. Доски были резные, на каждой доске затейливо выпилены кружки и сердечки. Так и шла резьба по всей изгороди - ряд сердечек и ряд кружков.
Гриша подкрался к изгороди, заглянул в одно из сердечек и увидел Кирюшку Комлева: освещенный косыми лучами заката, стоял он на высоченных козлах и кланялся наотмашь в пояс. С каждым его поклоном пила уходила вниз и косо летели на землю розовые струи опилок. Внизу, под козлами, стоял, задрав голову, рыжебородый человек - принимал сверкающую пилу и посылал ее обратно Кирюшке. Какой легкой и веселой казалась со стороны работа пильщиков!
Гриша ухватился за перекладину, нащупал большим пальцем босой ноги резное сердечко, подтянулся кверху. Перед ним открылись задворки Новокшонова; длинной вереницей тянулись серые, невеселые дома без окон амбары: это было богатое имение. За амбарами целился в небо колодезный журавель, совсем такой же, как в "Затишье". Старуха с ведрами прошла к колодцу.
Переждав, Гриша свистнул. Комлев не услыхал, продолжал пилить.
Гриша крикнул: "Эй!" - и свистнул громче. Кирюшка разогнулся, придержал пилу, откинул со лба слипшиеся волосы и повернулся в сторону сада. Гриша махнул ему рукой и сложил у рта ладони: надо, дескать, поговорить.
Кирилл вгляделся, сказал что-то рыжебородому и легко соскочил с козел.
- Никак, Гришутка Шумов! Какими судьбами? - спросил он весело, подойдя к изгороди. - Э, да тут и Ян Редаль! Вы как сюда забрели?
Гриша сделал страшное лицо, скосил глаза, замахал руками и сполз с забора - назад, в сад.
- Скажи на милость, - посмеиваясь, пробормотал Кирюшка: - секреты!.. Ну и отчаянные, ну и бродяги!
Комлев загрохотал с той стороны забора коваными сапогами - резные доски ходуном заходили под ним. Он перемахнул через забор в сад, сел на траву рядом с Гришей.
- Ну, что у тебя, сказывай скорей, - велел он, - а то придет сюда Новокшониха, узнаешь тогда, почем нынче березовые веники.
- Дядя Кирюша, - зашептал Гриша, - мы Ивана видели, солдата, он из тюрьмы убежал.
- Брешешь!.. - выдохнул Кирюшка. - Брешешь!
- Кобель брешет, - с достоинством ответил Гриша.
- Где видали Ивана?
- В Заозерском лесу.
- Говорили с ним?
- Ага. Он нас к тебе послал.
Кирюшка с минуту глядел молча, широко раскрыв круглые, как у птицы, глаза. Потом оглянулся по сторонам, хлопнул себя с размаху по коленям и вдруг захохотал:
- Живой? Неужто живой Иван? Ведь это что ж такое!
- А чего смеешься? - строго спросил Ян.
- С радости! С радости, чудари вы мои дорогие! Я вам поверил, не врете вы ведь?
Комлев перестал смеяться, сорвал былинку, пожевал ее.
- Иван ходит по лесу голодный - страшное дело! - сказал Гриша.
- Ну, теперь надо ему помогать, ребята! - жарко заговорил Кирилл. Надо что-то придумать.
- Мы ему хлеб носим.
- Надо. Надо ему хлеба... и потом - одёжу. Одёжу подходящую.
- Он теперь в пиджаке, вольный. Это ему латыши в городе дали. Пиджак-то драный, одни лохмоты.
- Ну, сказывайте, чего он еще говорил?
- Велел тебе завтра о полдень прийти туда, где пни корчуют. Не успеешь завтра, тогда послезавтра. Он тебя будет ждать, спрячется, а ты иди от корчевья по лесу и песню пой. Он твой голос узнает - выйдет к тебе.
- Там, где пни корчуют? Ну как же, знаю я это место. Приду! - Кирюшка внимательно поглядел на Гришу, на Яна: - Открылся, значит, вам Иван-то... Крепко вам верит, что ли? Али это от нужды горькой?
- Крепко верит нам, - сказал Гриша и покраснел.
Кирилл смотрел на него, и Гриша краснел все больше.
- Ну, добро! - Кирилл опять смеялся. - Добро! Раз краснеешь, значит совесть есть. А молчать умеешь или не научился еще?
- Умею.
- А Ян?
- И Ян умеет.
Теперь и Ян покраснел и отвернулся. Он-то умел молчать!
- Одна надея, ребята: что вы болтать не станете. А проболтаетесь Ивану тогда конец!