Бабушка кончила молиться. С великой бережностью, стараясь не уронить ни крошки, она отрезала от каравая ровный ломоть.
- Смотри не сори хлебом: грех тяжкий.
Ян оглядел Гришин кусок и одобрил:
- Теперь нам хватит надолго.
Мальчики вышли из усадьбы в поле. В какую ж идти сторону?
- Лесные братья, - сказал Гриша, - всегда идут прямой дорогой, никуда не сворачивают.
- Это верно, - глядя серьезно своими большими синими глазами, подтвердил Ян.
- Давай и мы пойдем прямо. Видишь, вон, далеко, - крыша. К ней и пойдем.
Крыша, что виднелась в поле, была необыкновенная: высокая, розовая, труба на ней черная.
- Кто там живет? - спросил Ян.
- Не знаю. Может быть, там никто не живет. Может, это старая крепость.
Гриша немножко слукавил: эту крышу он узнал. В прошлом году отец возил его в Ребенишки, и тогда они проезжали мимо высокого дома с черепичной крышей. Сложенный из огромных серых камней, дом этот не походил, однако, на помещичьи хоромы. В его стенах были прорезаны узкие, как бойницы, окна, а двери обиты железом. В розовой черепице чернели проломы. И кругом не было ни деревца.
- Корчма, - коротко ответил отец на Гришин вопрос.
Когда они уже отъехали версты две, им повстречался маленький старик с серебряными кудрями, выбившимися из-под шапки, с длинной белой бородой; под мышкой он нес продолговатый сверток, закрытый черным платком.
Он отошел к краю дороги и вопросительно поглядел на Шумовых. Отец приподнял картуз, и старик поклонился в ответ неторопливо, достойно.
- А это Исаак, - сказал отец, когда карлик уже скрылся позади в клубах жаркой дорожной пыли. - Он и живет в этой корчме. Да еще сын с ним, да внуки.
- В корчме пьянствуют, - решил поделиться Гриша своими познаниями.
Отец усмехнулся:
- Кому пьянствовать-то? - Он помолчал, вздохнул, обернулся в сторону корчмы: - Нищая жизнь!
И рассказал про старого Исаака. Когда-то бывала в корчме и гульба, случались пьяные драки. В соседних деревнях до сих пор помнят, как Исаак, сам ростом с ребенка, разнял двух здоровенных пильщиков, схватившихся после штофа вина за топоры. Крохотный старик стал между двумя великанами и бесстрашно взял их за руки. Это было ни на что не похоже, пьяные начали хохотать над ним. Посмеявшись, они помирились.
А еще известен в окружности Исаак тем, что лучше всех играет на скрипке; играет он и у латышей и у русских - на свадьбах, на крестинах. И на ярмарках.
Вспомнив отцовский рассказ и вчерашний вечер, Гриша сказал Яну:
- В таком доме жил один старик, которого народ схоронил от "черного барона", как Даугава хоронит невод.
Ян ничего не понял и поглядел на Гришу с уважением. Потом сказал:
- Я знаю Даугаву. Мы жили у самой Даугавы, в деревне. Там мой батька убил бешеную собаку.
- А где это - Даугава?
- Там, - махнул Ян в сторону, - далеко. Ну, Даугава, по-вашему Двина.
Гриша отвел глаза в сторону. Ян-то, оказывается, так же ловок выдумывать, как и он.
- Говори по-латышски, - предложил он: - я пойму все. Винца песню пел по-латышски, по-русски у него выходило хуже.
И Ян стал рассказывать по-латышски. Бешеная собака бежала с поля в деревню. У нее морда была вся в слюне, глаза - в крови. И все в деревне попрятались в избы. Осталась только девочка посреди улицы; она была совсем маленькая, еще не умела ходить как следует. Собака бежала прямо на нее. Отец Яна увидел это, вышел с большим острым колом на улицу и стал ждать бешеного пса.
Когда тот подбежал ближе, отец с размаху всадил ему кол в самую глотку. И пес издох. А потом мать девочки вышила отцу красными и синими крестами праздничную рубаху. Вчера он целый день ходил в этой рубахе, все видели.
Грише рассказ понравился. Он даже посоветовал дружески:
- Пусть только это будет другой, а не твой батька. Пусть это будет богатырь. Или старик, которого укрыла Даугава.
- Нет, это был мой батька, - упрямо сказал Ян.
Тогда и Гриша рассказал ему - про Железный ручей. Много лет ищут этот ручей, не могут найти. Говорят, он ушел под землю. А настанет время выйдет ручей наружу, и каждый сможет пить волшебную воду и будет сильным и смелым, кроме черных злодеев: для них та вода станет отравой.
Разговаривая, незаметно подошли они к высокому дому с розовой крышей. У раскрытых дверей, рядом с кучей мусора, ползали двое ребятишек в рваных рубашонках, кудрявые, черноглазые, очень похожие друг на друга. А нрава они были, видно, разного. Один доверчиво сиял навстречу мальчишкам большими блестящими глазами, а другой испугался, готовился зареветь. Одинокая курица бродила около, с унылым вниманием поглядывая на кучу мусора. Какое-то запустение было вокруг: сухая земля - в трещинах, только кое-где желтела еще не совсем вытоптанная трава... Мальчики подошли ближе.
Один из ползунков наконец собрался с духом - заорал. Из раскрытых дверей вышла девочка лет восьми, сердито посмотрела на путешественников и схватила плачущего брата; это, конечно, был ее брат, а все они вместе, должно быть, приходились внуками бесстрашному Исааку.
- Кумагер, кумагер! Иди сюда! - на всякий случай позвал Гриша.
Но девочка в ответ взяла за руку и другого братца, радостно удивленного, и увела обоих, с трудом притворив за собой тяжелую дверь.
- Если мы обойдем кругом этот дом, - сказал Гриша, - это не значит что мы свернули со своей дороги. Мы его обогнем, а потом опять пойдем прямо.
- Ладно.
За домом было картофельное поле с прямыми бороздами, по ним и пошли путники. А впереди виден был огромный дуб, за ним синел лес. Ясно, что к этому дубу и надо было держать путь.
Но тут им предстояло первое испытание. К ним бежала по полю большая черная собака; правда, бежала она деловитой рысцой, озабоченно, загнув колечком пушистый хвост и вывалив изо рта розовый язык, но все же кто ее знает, что у нее на уме.
Проще было б уйти от греха - свернуть в сторону.
Ян прошептал:
- Вот такая ж была та, которую убил мой батька.
Мальчики остановились. Собака увидела их и тоже остановилась; спрятала язык, подозрительно повела носом, потом с враждебным выдохом "ввух, ввух" бросилась в сторону, не успев второпях залаять.