– Вовсе нет. Он даже будет рад с кем-то словом перемолвиться.
Он пошел за ней по узкой винтовой лестнице. Спальня с наклонным потолком была обставлена довольно скудно: двуспальная кровать под белым покрывалом, покосившийся комод и кресло, в котором сидел старик. Кресло было вращающимся, и, когда они вошли, хозяин развернулся от окна, чтобы взглянуть на гостя.
– Папа, это полицейский, мистер Уайклифф. Он хочет с тобой поговорить.
– Уайклифф? Необычное имя. Это не ваш прародитель перевел Библию на английский язык?
Кресло пожилого человека размещалось в эркере, и он мог наблюдать окрестности с трех сторон.
– Он не может поворачивать голову, – объяснила Мэри. – Но с помощью этого кресла он глядит, куда захочет.
Старик был худ и лыс. Под кожей на черепе просвечивала сеточка кровеносных сосудов, глаза глубоко запали. Но его голос звучал твердо, а мысли были ясны.
– Вы пришли по поводу Могильщика?
– Не только. Я хотел бы поговорить с вами о стоке.
– О стоке? О резервуаре, вы хотели сказать? Вы думаете, что его столкнули туда, и вы правы. – Он указал на бинокль, висящий на ручке кресла. – Я наблюдал, как его вчера днем вытаскивали, и подумал: «Если это конец твоего пути, дружок, то я догадываюсь, где было его начало».
– Ну, я вас оставлю, – сказала Мэри. – У меня еще есть дела.
Уайклифф услышал, как по лестнице застучали ее каблучки.
– Когда я спускался к резервуару, мне показалось, что во время прилива его глубина должна быть около пяти футов, не так ли?
Старик быстро заморгал, и Уайклифф понял, что так он заменяет утвердительный кивок головой.
– Да, это в среднем. Если ветер дует с моря и нагоняет воду, глубина может быть и больше. При низком приливе там гораздо мельче.
Уайклифф присел на край кровати.
– Мистер Пенроуз, вы можете вспомнить, какой прилив был в пятницу?
– Постараюсь, – Пенроуз снова заморгал. – Мне ведь нечего делать, только сидеть и смотреть на море и на корабли. Так, сейчас подумаю… В пятницу море было тихое, шел мелкий дождь. Пик прилива пришелся на четверть двенадцатого ночи. Прилива средней высоты. Значит, глубина воды в резервуаре должна была достигать четырех – четырех с половиной футов.
Уайклифф наслаждался видом, открывающимся из окна. Безбрежная поверхность моря, казалось, освещала все вокруг своим бриллиантовым блеском.
– Если бы тело бросили в резервуар примерно в это время, его вынесло бы в море?
– Если бы только оно не зацепилось за камень или корягу.
– А если бы это случилось позже? Скажем, часа в три ночи?
– После двух часов в резервуаре практически на было воды. Там даже щепка не могла бы плавать.
– А какой мог быть крайний срок, когда брошенное в резервуар тело вынесло бы в море?
– После часа ночи, – старик почесал узловатыми пальцами лысый череп, – это уже было бы невозможно, я бы так сказал.
– Значит, если тело было брошено позже, то наутро оно оставалось бы в резервуаре?
– Само собой.
– Тогда еще один вопрос, мистер Пенроуз. Могло бы тело, брошенное в резервуар рано утром в субботу, остаться незамеченным до начала следующего прилива?
Пенроуз отмел это предположение взмахом руки.
– Ни в коем случае! Следующий подъем воды начался около полудня субботы… – Он на секунду замолчал. – Вы видите, я все время провожу здесь с биноклем. Но ведь еще есть береговая охрана, которая патрулирует побережье каждое утро. Кроме того, здесь ежедневно совершают моцион два джентльмена, а в субботу через это место школьники возвращаются с занятий. – Он засмеялся, обнажив желтые полуразрушенные зубы. – Я вам скажу, мистер Уайклифф, человек даже пописать не сможет здесь остановиться, чтобы не остаться незамеченным. Я имею в виду днем.
Уайклифф поблагодарил собеседника и обещал зайти как-нибудь позже.
– Она хорошая девочка. Я говорю о своей дочери, мистер Уайклифф.
– Ни секунды в этом не сомневаюсь.
– Она думает, я не знаю, что происходит. А я ничего и не говорю. Какая от этого была бы польза?
– Я считаю, вы совершенно правы. Она уже достаточно взрослая, чтобы знать, как себя вести.
– И все равно найдутся люди, которые захотят представить это, как… – Он замолчал, не зная, как выразить свое огорчение. – Я хочу сказать…
– Я очень хорошо вас понимаю, говорю совершенно серьезно.
Выйдя из дома, Уайклифф раскурил трубку и медленно пошел к городу. Было тихо и тепло, почти как весной. Он повернул на Сальвейшн-стрит. Дверь дома номер шестнадцать была открыта, и Уайклифф увидел Лору, которая, стоя на коленях, терла пол в коридоре. В следующем доме тоже шла уборка – хозяйка мыла лестницу. Это напоминало кадры фильма, идущие в обратном порядке.