Винтеры казались довольно несхожей парочкой: она — маленькая, пружинистая, а он — угловатый, несобранный и весь какой-то недооформленный. При этом оба они словно существовали в каком-то своем, отдельном мирке, с замедленным движением событий.
Когда с официальными приветствиями было покончено, Уайклиффа усадили в плетеное кресло, громко и жалобно пискнувшее под тяжестью его тела — а Люси Лэйн предложили табуретку, которая выдержала своего седока, не издав ни единого звука.
Уайклифф стал задавать вопросы:
— Когда вы в последний раз видели миссис Добелл?
Винтеры быстро переглянулись, а потом ответила Стефания:
— Вчера вечером, часов в шесть. Мы всегда обедаем в это время.
А Лоуренс Винтер добавил:
— Она всегда ходила в церковь вечером в субботу, чтобы наверняка убедиться, что все сделано правильно к воскресной службе — и если что не так, она поправляла…
— Но ведь вчера вечером она не вернулась?
— Нет.
— А вы что же, не ожидали ее возвращения? — нетерпеливо переспросил Уайклифф. — Неужели не начали тревожиться?
Они помолчали, потом Лоуренс проронил:
— Вы должны понимать, что наше положение здесь во многом двусмысленное. То есть мы ведь живем здесь не просто так — за это мы работаем на ферме…
Теперь, похоже, пришла очередь Люси Лэйн. Она спросила:
— Но ведь из этого не следует, что вам было бы все равно, если ей пришлось бы всю ночь провести на улице, под дождем?
Снова они замолчали. Лоуренс Винтер, казалось, с большим интересом изучает свои костлявые пальцы, а жена его бесстрастно, но пристально глядит на него…
— Ну так как же?! — попробовал подстегнуть их Уайклифф.
Наконец Лоуренс поднял голову.
— Вообще-то для Джессики не было ничего необычного, если бы она не поспала дома ночь…
— И даже без предупреждения?
— Да.
— А у вас нет соображений, где бы она могла проводить свои ночи?
— Нет, и ей совершенно не нравились вопросы на эту тему.
— И как часто такое случалось, чтобы она не ночевала дома?
Лоуренс пожал плечами.
— Ну, раза три-четыре в месяц, наверно.
— И всегда это происходило в ночь с субботы на воскресенье? — спросила Люси.
— Нет, наоборот, обычно в середине недели.
— А она когда-нибудь отлучалась больше, чем на одну ночь?
— Да бывало пару раз, только тогда она нас предупреждала.
Уайклифф повернулся к женщине:
— Если Джессика отлучалась на ночь, то она брала с собой сумку с вещами, так ведь?
— Нет, — сказала Стефания Винтер. — Она уходила всегда одинаково, как бы ни рассчитывала провести день, одевалась только по погоде, вот и все…
— У нее была машина?
— Нет, у нас тут есть трактор, но мы его используем только для работ на ферме.
— Значит, она вышла отсюда вчера вечером, в начале восьмого, направляясь в церковь. Так?
— Да, после нашего скромного ужина, как выражается обычно моя жена, — проворчал Лоуренс. — Шел дождь, и она нацепила свой тяжелый плащ с капюшоном и низкие такие полусапожки, в которых она по ферме ходила.
В комнату вошел колли, огляделся, обнюхал всех присутствующих, но, не сумев привлечь к себе внимания, с недовольным видом удалился.
— Сколько времени вы прожили у мисс Добелл? — спросил Уайклифф.
— Да вот, в прошлом месяце ровно три года исполнилось.
— А чем занимались прежде?
Винтер прокашлялся.
— Я преподавал в Бристоле, но потом у меня карьера рухнула, и пришлось бросить это дело… — Лоуренс говорил так медленно, словно с трудом вспоминал события собственной жизни. — Дела пошли плохо, мы потеряли наш дом, и получилось так, что зиму восемьдесят седьмого года мы проводили тут неподалеку — на одной дачке. Но до начала сезона отпусков нам надо было выселяться оттуда… Вот тут Джессика и предложила нам жить у нее, с тем условием, что Стефания будет помогать ей по дому, а я — работать на ферме.
— У вас нет других источников дохода?
Стефания вскинулась:
— Вообще-то это неуместный вопрос, господин старший инспектор! Но я надеюсь, что вы используете все сведения не против нас… Нам, конечно, скрывать нечего. Лоуренс получает небольшую пенсию с прежнего места работы и еще немножко переводит для одного издательства.
Уайклифф все пытался сообразить, что именно в этой женщине заинтересовало его, и наконец понял — помимо всего прочего, ее простодушие. Казалось бы, разговор шел тихий и спокойный, и что это вдруг могло возбудить у нее такой эмоциональный всплеск? Неужели боязнь привлечь налоговых инспекторов?