Он твердо сказал себе, что через несколько часов обязан будет доказать, что его выводы неоспоримы. «Неоспоримы…» — бормотал он снова и снова, и слово это приобрело на его устах некий гипнотический ритм: «не-о-спо-ри-мы…»
Едва он успел задремать, как уже рассвело. На часах было половина восьмого.
Уайклифф спустился в столовую, где уже сидели за завтраком Люси Лэйн и Керси. Они слушали конец восьмичасовой передачи последних известий по радио.
— «…сообщается, что сегодня ночью в полицейское отделение Труро обратился человек, желающий дать показания в связи с двойным убийством Джессики Добелл и преподобного Майкла Джордана, произошедшим в Мореске рядом с Труро. Имя человека полиция не назвала, однако сообщила, что ему не предъявлено никаких обвинений и что он только помогает следствию. Вчера полиция распространила портрет Лоуренса Винтера, сельскохозяйственного рабочего, который работал на ферме у убитой мисс Добелл. Его ищут для проведения допроса в связи с этими преступлениями…»
В столовой за завтраком собралось людей больше обычного, и Керси негромко предупредил:
— Имейте в виду, за соседним столом сидят журналисты. Ушки на макушке…
Керси и Люси были подавлены — расследование явно проваливается; они прекрасно понимали необходимость солидарности в такой сложный момент, но не могли выразить словами то, что переживали в душе… Так что все трое разделывали селедку в полном молчании. Даже болтливый Джонни старался держаться подальше от них.
Они почувствовали что-то вроде облегчения, когда Уайклифф сказал:
— Ну, если все доели, то пора…
Стояло мягкое апрельское утро, в воздухе ощущался влажный ветерок — день будет хорошим.
Керси отошел к почтовому киоску за табаком и газетами, а вернувшись, пробурчал под нос:
— На меня так пялятся, словно я Дракула какой-то…
В офисе Уайклифф был таким же отчужденным.
— Что нового в деле викария? — спросил он холодно.
— Вчера я полдня провела с Кэрнау и констеблем мисс Даш за разбором бумаг Джордана, — ответила Люси. — Помимо его всяких деловых записей и переписки, нам удалось найти там только ноты и небольшие статьи на спорные богословские темы. Студенческий набор, прямо сказать. Редко встречала людей, у которых было бы еще меньше личных бумаг. В дневнике тоже абсолютно ничего нет.
Уайклифф безнадежно махнул рукой:
— Трудно было ожидать, что он станет записывать известные ему сведения. Чего ради?…
Керси попытался вернуть разговор к теме Винтера:
— Значит, по нашей официальной версии, он решил сдаться?
— Он на самом деле сдался.
— Что его все-таки заставило вернуться? — спросила Люси.
— А он никуда и не уезжал. Ему некуда было бежать, в сущности. Билет до Плимута он купил только ради того, чтобы сбить нас со следа на несколько часов. Он добрался только до Труро, а там шатался по улочкам подальше от центра и старался не попадаться никому на глаза. Вечером он вернулся в свою башенку, пешком, уже в темноте. При нем было полбутылки виски и пачка аспирина. Наверно, он решил сделать это с собой самым спокойным, приятным и безболезненным образом. И даже с некоторым достоинством. Он, видимо, считал себя обязанным так поступить…
Голос Уайклиффа был неожиданно мягок и грустен.
Керси поглядел на него с удивлением:
— Самоубийство? А вы этого ожидали от него?
— Ну конечно, этого я не ожидал! — раздраженно сказал Уайклифф. — Но когда я хорошенько осмотрел его берлогу и все обдумал, я понял, что он обязательно вернется. Вот и все. Наверно, я сам мог повести себя именно так… — он неопределенно махнул рукой. — Во всяком случае, я понимал, что он не настолько кретин, чтобы пуститься в бега.
— Но почему — самоубийство? — подняла глаза на шефа Люси.
У Уайклиффа глаза пощипывало, в голове была тяжесть. Вот ему бы не помешала пара таблеток аспирина.
— Винтер считал, что наше расследование, если будет продолжено, обязательно приведет к однозначному выводу. А он не смог бы жить после этого…
Уайклифф задумчиво передвигал канцелярские штучки по своему столу. В такие напряженные минуты ему часто недоставало старой любимой трубки и доброй затяжки ароматным табачком…
— Не знаю, любит Винтер свою жену или нет, но он ее уважает, гордится ею и не может себе простить, что заставил ее терпеть все эти унижения на ферме…
Керси, склонив голову набок, в сомнении глядел на шефа.
— Не знаю, как Люси, а я все еще не возьму в толк, в чем дело… — заметил он.