— Да, но здесь мало кто ходит. Все больше по берегу…
— И все-таки Хильда Клемо в субботу днем прошла мимо вас.
В карих глазах мелькнул страх.
— Ежели вы из газеты, так я ничего не знаю, мистер.
— Нет, я не из газеты. Старший инспектор Уайклифф, — он махнул своим удостоверением. — Ваша фамилия Рул?
— Да… Рул, — признал молодой человек после мгновенного замешательства.
Но и в дальнейшем его смятение ощущалось: он не знал, как себя вести и что говорить.
— Полицейские уже были тут вчера… И еще сегодня утром… — Он безуспешно старался найти вежливую формулу, чтобы объяснить бессмысленность нового визита. — Все здесь облазили, но ничего не нашли… А Хильда… Она, должно быть, пошла другой дорогой.
Он энергично закивал сам себе в подтверждение.
— Точно, так она и сделала.
Последняя фраза прозвучала мольбой о пощаде.
— Какой другой дорогой?
Этот вопрос его добил; он быстро оглянулся, ища поддержки, но никто не пришел на помощь, и тогда, совсем уже тускло, он сказал:
— Вам лучше зайти и поговорить с мамой.
Уайклифф последовал за ним в кухню (до чего же неуютный домишко!), где сухонькая седовласая женщина мыла в фаянсовом тазу посуду.
— Тут еще один из полиции…
Женщина, которая не сразу заметила их появление, теперь обернулась, вытерла руки влажным грязноватым полотенцем и сказала:
— Полиция у нас уже в третий раз. Но мы ведь сказали все, что могли. Что мы ничего не знаем.
У нее был хрипловатый голос, и слова она цедила медленно, как человек, чуждый многословия. Ее сын стоял у самой двери. Он достал из кармана перочинный ножик и теперь ритмично открывал одно из лезвий, а потом отпускал, и оно пружинисто, с громким щелчком возвращалось на место.
— Если ваша племянница пошла в субботу домой через поля, она должна была пройти через двор вашей фермы.
— Возможно, и так, но только это не имеет значения. Мы-то ее не видали.
— Где были вы оба примерно в пять пополудни?
Джейн Рул стояла совершенно неподвижно, без всякого выражения на лице — ни один мускул не дрогнул. Нечасто ему встречались люди, способные вот так окаменеть. Даже когда она заговорила, двигались, казалось, одни губы.
— Клиффорд работал где-то в поле…
— Я пошел подправить ворота у Бэссета. А то овцы разбредались…
— Это где-то вдоль тропы?
— Нет, тропа мимо Бэссета не идет.
Его мать сказала:
— А я прилегла наверху, прежде чем заняться ужином. Я ведь с шести утра на ногах.
— Но уж собака-то наверняка залаяла бы?
— Собаку взял с собой Клиффорд.
— Да, она была при мне. Держала овец в загоне, пока я, значит, ворота…
Снова установились тишина и неподвижность, которые так поразили Уайклиффа в лесу. Щелчки лезвия звучали теперь выстрелами. И если бы это зависело от Рулов, так могло продолжаться бесконечно.
— Ваша племянница часто проходит через ферму?
— Если и проходит, то мы ее не замечаем. Бывает иногда, должно быть.
— А к вам она при этом заглядывает?
— Мы не очень дружны, да и других дел хватает.
— Раньше Хильда к нам ходила. Теперь нет, — сказал Клиффорд с заметным сожалением.
— Это уже давно было, — поспешно перебила его мать.
— А ваша золовка? Она где была в субботу?
— Наверху, в своей комнате.
Клиффорд вновь попытался влезть в разговор:
— Она вообще вниз не сходит. Если только сбежать захочет…
Джейн Рул даже не взглянула на него и продолжала:
— Агнес… Мою золовку звать Агнес. Так вот, ей уже семьдесят семь и она немного того… Старческое слабоумие, так это называется.
— Все думает, что она еще девочка, — сообщил Клиффорд.
— Она часами сидит у окна и все время смотрит на море. Ждет, не покажется ли лодка Эрни Паско.
Эрни был ее нареченным, но утонул во время промысла почти шестьдесят лет тому.
Серые глаза Джейн Рул выдержали пристальный взгляд Уайклиффа, но он успел разглядеть в них странное беспокойство. У этой задавленной жизнью женщины были правильные черты лица, и в свое время она, вероятно, могла считаться привлекательной. А ныне, если ее лицо что и выражало, то это была мрачная меланхолия. Глаза изредка оживали, но лишь для того, чтобы сверкнуть злостью. Уайклиффу стало жаль ее.
— Все это очень печально.
Кажется, женщина поверила в его искренность.
— Вся беда в том, — заговорила она опять, — что как ни торчит она у себя наверху, ни в чем нельзя быть уверенной. Иногда она спускается потихоньку и уходит невесть куда. А мы ищи ее потом.
— Стало быть, ноги у нее в порядке?