Хотя у государя в отношении названного эмира не выходили из ума неприятные воспоминания о том, что он допустил в отношении его личности [в Самарканде], однако государь сам избрал это беспричинное выступление [в Балх] и никакими средствами его нельзя было отговорить [от него]. Поэтому упомянутый эмир пребывал в подозрении чего-то дурного. [Тем временем] люди, жадные до всяких происшествий, с дьявольскими характерами, любители смуты, передавали аталыку разные речи, причем к словам, отвечающим действительному положению, добавляли разные удивительные и нелепые известия.
/218б/ Эти безумные люди говорили: “Если бы у государя не было в голове намерения совершить то самое важное дело, то почему он не слушается эмира, который по чувству благонамеренности старается направить государя в этом путешествии через области Андхуда и Шабургана? И как будто хочет вызвать Ни'матуллу, сделавшего Термезский район проходом в ад, чтобы с его помощью разрушить крепость тела эмира [Ма'сума аталыка]. Такого рода лживые речи велись в этой злосчастной партии. У аталыка все мысли пришли в смятение; конечно, он совершенно не разделял мнения о необходимости государю поехать в Балх, а [наоборот], старался отговорить его от этого, потому что по существу эта поездка грозила смутами и разрушением его государства, однако ничего из усилий аталыка не получилось.
Да будет известно людям и мужам ученым, что блестящим доказательством сказанного служит такое обстоятельство. Государю не приходило [раньше] в светоносную голову, что он будет страшиться аталыка, как бы тот не разрушил основ его здания. Государь неоднократна /219а/ призывал к себе этого эмира в свою частную комнату и там давал лишь ему одному аудиенцию; кроме милостливого отношения и любезности со стороны государя, этот эмир ничего не видел. И если бы государь [теперь] освободился от этого страха, то у кого была бы возможность говорить разные праздные разговоры? В данное время светозарное и благородное сердце кроткого государя было от этого подозрения чистым и блестящим, как зеркало. Второе то, что заключив новый договор и союз для устранения подозрений к эмиру, [Убайдулла хан доказал] свою любовь к этому эмиру наиболее совершенным образом.
Так как роковые люди, которые по своей дьявольской природе не меньше [значат], чем сам сатана, доводили до сведения эмира разные, возбуждающие смятение, речи,
то эти дьявольские характеры явились источником сего ужасного происшествия. Они воздвигли такую смуту, что в прошедшие века ни с одним государем не случалось ничего подобного.
Словом, когда государь всемерно стал настаивать на своем намерении выступить в Балх, что в результате кроме смуты ничего не дало, а аталык, начальники войск и ближайшие придворные старались его отговорить от этого, — тогда несколько обиженных [государем] военных, смертельно уязвленных острием терзающего конца копья нерасположения к ним монарха, не найдя целительного пластыря на свои раны, предпочли умереть, чем жить, поэтому они воспылали к нему враждою и, в шутливой форме критикуя его, ополчились против него.
Было одно время, когда эти бесславные, подобные Езиду[346], решили /220а/ освободить свое сердце от вражды к государю из Хусейнова потомства, особенно от [последствий] поездки [государя] в Самарканд, когда их дикость и вражда к нему достигли крайнего напряжения и были готовы [к его свержению]. День и ночь [заговорщики] не имели покоя относительно своих коварных и злобных замыслов и все придумывали [какой-либо] изменнический план действий, [однако] никоим образом задуманное дело не подвигалось вперед. Мир Хусейн джуги и Абдулла шейх, двое заблудших и бесчестных людей, по происхождению своему принадлежавшие: один к [оседлому составу] подданных, а другой к [кочевым] аймакам, ложно назвались: один сейидом, а другой — Шейхом. Самые их гнусные поступки и действия указывают на ложное их происхождение по прямому смыслу коранского стиха: *он не из твоей семьи, он — делатель самый неправый[347].
346
Езид — сын первого омейядского халифа Моавии и его преемник (60/680 — 64/683); по его приказанию был убит имам Хусейн, сын халифа Алия.