Отнесли [тело хана] в благословенный мазар великого ходжи[387], — да почиет над ним благословение [аллаха]! — и похоронили его в усыпальнице царей рядом с его отцом [Субхан-кули ханом].
Время жизни этого государя-мученика было тридцать лет, а время его царствования было девять лет.
Впрочем всевышний аллах лишь один знает сущность вещей!
О ТОМ, КАК ЗАНЯЛОСЬ МЯТЕЖНОЕ ВОЙСКО РАСПРЕДЕЛЕНИЕМ ДОЛЖНОСТЕЙ И О ТОМ, КАК РАЗГОРЕЛИСЬ ГОЛОВЫ У БУНТОВЩИКОВ К ГРАБЕЖУ И ЗАХВАТУ ИМУЩЕСТВА ХОДЖЕЙ ДВОРЦА, МАХРАМОВ И ШАГИРДПЕША
Каллиграф вечности, изображающий царскую монограмму, не вписал в книгу жизни никакой твари с вечным существованием; художник, изобразитель образов созданий, не начертал на поверхности возможностей ничего иного, как — *всякая вещь уничтожается, кроме его естества[388]; портной из мастерской платья бытия не сшил ни одного костюма, не украшенного небытием, а расстилающий ковры во дворце судьбы не зажег ни одной свечи красоты, которую не погасил бы порыв ветра несчастья.
Когда бессовестные эмиры и мятежные жестокие войска, сообразно коранскому стиху: *тех, которые убиты на пути аллаха, не считайте мертвыми[389], беспричинно убили государя, тень аллаха, сделав его мучеником, и достигли своей нечестивой цели, — у них исчез из мысли дьявольский страх [перед убитым ханом] и они начали по-своему наводить порядок и чинить расправу. Сорок человек из этих негодяев, надвинув до бровей чалмы с ядоносным жалом, стали посещать царскую аудиенц-залу. Мир Хусейн джуги, по происхождению своему принадлежавший к аймакам, прозывался “преестественным плутом”; этот лжец обманом выдал себя за потомка пророка и, считая себя за главу [народности] джуги, претендовал на самую первую роль [в государстве]. Этот бессовестный, похваляясь своим гнусным деянием и мерзким поступком, [как убийство государя], требовал за это поощрения, всячески добиваясь, чтобы его сделали шейхулисламом или накибом. [Вообще] каждый из этих еретиков, как ворон или коршун, [алчно] искал [себе добычу]; /247б/ [все они], как маленькие зверьки с серебристыми хвостиками, виляли своими хвостами; подобно дрофам распускали свои подолы и, похваляясь: “мы это сделали, мы то устроили!”, требовали себе награды. Терраса аудиенц-залы [хана], привыкшая к мелодическим голосам соловьев, теперь огласилась каркающим вороньем.