Когда доклад Ни'матуллы пришел в Бухару и его прочитал отважный государь, то он воспламенился огнем гнева и пришел в царственную ярость; отнесши происшедшее к молодости и неопытности /58а/ Ни'матуллы, од сказал: “да, возлагать дела великих людей на малых, перекладывать груз с сильного одногорбого верблюда на слабого верблюженка, дело далеко не полезное! Мне самому было ясно, что Ни'матулла в этом государстве, не являясь умудренным опытом и извиняя все то горячее и холодное, что дает судьба, не испытал еще [всех] бедствий на суше и на море. Теперь же, когда великая Термезская крепость стала в обладании проклятого Махмуда, — я уж думаю, как бы из-за малой опытности этого глупого Ни'матуллы и крепость Дерф не ушла из [наших] рук. Что будет с женщиной, которую [кто-либо] полюбит? Так и крепость [Термез], эти ворота Мавераннахра, он отдает врагу, Шадману ябу; тот самый опасный мятежник, который за свои гнусные поступки лишен доступа к нашему высочайшему двору. Не напрасно говорят:
Его старший брат, Тугма ябу, не тот ли [человек], что [давно] уже занимает [наши] царственные мысли! Ведь еще во время правления нашего великого родителя он произвел в Мавераннахре мятежи и тем дал возможность владычествовать над мусульманами ургенчскому Эренг хану, подняв в этом государстве знамя смуты и анархии. Испытывать искушенного опытом [злодея], выказывать ему неоднократно доверие и раз за разом предоставлять ему возможность хозяйничать в государстве — есть безумие и непонимание. Глупый Ни'матулла [верно] не внимал ухом благоразумия словам хадиса[117]: кто ограбил испытанного человека, у того увеличится раскаяние.
И государь рассуждал таким образом столь проникновенно и кротко, что всем присутствующим и слышавшим это было преподано /59а/ известное нравоучение и они пришли в удивление и струсили. [Затем] последовал [высочайший] приказ миродержавного государя, чтобы Мухаммед Яр ишикакабаши — дурман и все рабы, — ишикакасий правой стороны, — немедленно выступили походом [на помощь] гарнизону крепости Дерф. Напутствуя выступающих, государь мира произнес своими устами, рассыпающими перлы [красноречия, следующие] милостивые слова: “будьте спокойны, о, люди, и, радея об охране крепости, будьте мужественны и стойки! Бог даст, посланный вскоре [нами] один из слуг [нашего] чертога в роли главнокомандующего, по божественной милости [и при вашей помощи] истребит бездельного злодея-врага, проклятого Махмуда, и негодного, заблудившегося Шир Алия!”.
Когда Мухаммед Яр ишикакабаши дурман был отпущен из небовидных палат со всем многочисленным войском, [сопровождаемым обозом], он выступил по направлению Термеза, следуя на Чегучак и Бузгаля-хане. Совершив ряд переходов и остановок, это храброе и ищущее боя /59б/ войско вступило в крепость Дерф и громко затрубило в трубы. Проклятый Махмуд [бий аталык], осведомившись о прибытии отряда сел на коня, прибыл в район крепости Дерф [с своим войскам] и открыл военные действия. Шир Али тоже принял в этом участие, зажегши бесцельный огонь. Храбрецы бухарского войска, увидевши такую дерзость и отважность врагов, вышли из крепости и мужественно вступили в бой. Они произвели такой напор и натиск, что под энергичными ударами их мечей и копий неприятель пришел в стесненное положение и в большинстве обратил тыл, часть его была взята в плен. Витязи и [рядовые] рабы из бухарского войска такую проявили опытность [и искусство], что [страшно] возжаждали боя и беспрестанно бросались в атаку. Неприятельское войско тоже не отставало [от них в своем] напряжении и обе /60а/ армии, подобные прямо стоящим стальным горам, оказались сдвинутыми со своих мест. Атмосфера битвы от пыли, поднятой войсками, стала подобной черным волосам. Начальники армии [бухарского] государя пред лицом врага, уповая на милостивый стих Корана: * помощь от аллаха и победа близка[118], напрягали [в бою] все силы и убивали. Огонь войны поднялся высоко, и подобно дождевой туче молниеносные шашки храбрецов проливали кровь; изумрудно-цветные кинжалы, погружаясь в тело врагов, окрашивались в цвет киновари; острия двойных стрел, подобно всеищущему разуму, искали зрачков обоих глаз. [Словом], сражение между обоими войсками достигло такого напряжения, что земля под его тяжестью пришла в изнеможение; а звуки большого барабана и труб, притворные нападения и отступления, [как военная хитрость] со стороны храбрых витязей армии миродержавного государя, — все говорило о словах Корана: *когда потрясется земля, потрясаясь в себе[119]. Вдруг ветер несчастья донесся до неприятелей, зефир победы всколыхнул волосы бунчуков рабов его величества и вражеское войско не могло /60б/ больше оказывать сопротивления; пленным и убитым не было счета. Оставшиеся, уклонившись от боя, бежали в степь. Проклятый Махмуд [бий аталык], желтолицый, с синими губами, разбитый и усталый, [всем своим состоянием выражал] смысл арабского изречения: один день за нас, один — против нас. Бухарское войско обогатилось лошадьми и оружием, [захваченными у разбитого неприятеля], и проявило отвагу в преследовании бегущих. Мухаммед Яр ишикакабаши и Ни'матулла токсаба много потрудились в отражении неприятеля. Когда рабы, витязи и армия высокостепенного государя оказались победоносными и торжествующим” победу, а войско неприятеля разбитым и побежденным, Мухаммед Яришикакабаши и Ни'матулла токсаба, изложив в докладе на высочайшее имя о проявленной самоотверженности и отваге победоносного войска, послали [этот] доклад в августейшую резиденцию с Юли удайчием[120].
120
Удайчи — нечто вроде церемониймейстера при дворе среднеазиатских ханов и эмиров и поместных правителей: придворный, сопровождающий посла или лицо, представляющееся потентату страны, и вводящий его в комнату последнего. Отличительным признаком “удайчи” в Бухаре была длинная и довольно тонкая палка, красиво разрисованная узорами.