Не позволив дослушать репортаж нашего необычного корреспондента, мы увлекаем читателя в передние ряды протестующих, где уже давно показались три знакомые нам головы.
– Это невозможно! – стараясь перекричать весь гомон, заявлял Семен
– Это невозможно… – задумчиво, утвердительно высказывал Кирилл, втыкая руки в карманы и опуская взгляд на землю
Владимир промолчал. Он, подставив кулак под челюсть, стоял, раздумывая. На его лице, что озарилось необычайным проблеском мышления, все еще виднелось чувство азарта. Казалось бы, сейчас он представлял себе, как пробегает сквозь эту толпу, размахивая ОМОНовцами, и, продвигаясь прямо в резиденцию президента, и, судя по его забавной ухмылке, ему казалось, что те, восхищенные им, уже были готовы рукоплескать ему за смелость и усердие, наградить великие звания, и все в подобном роде. В общем – Володя продолжал быть в своем вкусе.
Кирилл смотрел прямо на него. Казалось бы, что в его блестящих, пламенных глазах он находил вдохновение, силы. Он будто бы видел в этом юношеском, азартном пламене смысл жизни. Это пламя, вскоре, прямо как в самом начале нашего произведения, когда этим необычайным когнитивным, идеологическим вирусом заразился Владимир, перешло в сердце, нет, можно сказать, что прямо в его болезненную душу. Кирилл, в своей импульсивности, можно сказать, горел. Он дрожал, он хотел действовать.
В один момент, будто бы по зову провидения, протестующие расступились. Из концов рядов выходила маленькая группа. Казалось бы, что в ней нет ничего примечательного, пока наблюдатель не подверг бы их силуэты тщательной инспекции. В их руках были мутные бутылки, с в чем-то обмоченной торчащей изнутри тряпкой. В их руках были Коктейли Молотова.
Совсем скоро их подожгли. Первая рука, первая и самая близкая, которая была не только рядом с Кириллом, но и со строем ОМОНа, была самой твердой из всех. Именно она начала пожар.
Кирилл, находящийся в экстазе, побежал прямо на строй ОМОНа. Двумя прыжками он уже оказался под щитами правоохранительных органов, и, хватаясь за них, пытался подставить служителей правопорядка прямо под объятые праведным пламенем коктейли.
И у него это получалось.
Семен, наблюдающий эту картину, и отреагировавший на происходящее только тогда, когда, как обычно, было уже поздно, закричал:
– И-Д-И-О-Т!
На его глазах проступили слезы. Он подбежал к группе ОМОНовцев, которые избивали бедного Кирилла. Тот, если мы позволим читателю взглянуть сквозь подпорки щитов, казалось бы, не чувствовал боли. Его лицо, казалось бы, начало гореть ровно так же, как горит его пламя. Его алые, пламенные краски, проступающие на лице, которых, возможно, создал именно резкий всплеск идеализма, а, возможно, именно норадреналин, оказались под затмением дубинок и щитов солдат.
Семен, орудуя своими толстыми кулаками, начал откидывать от своего брата бравых служителей закона. Но безуспешно. Совсем скоро, он, просто закричав, закричав от глубокой душевной боли, от того, что въелось прямо к нему в душу, от того, от чего он уже не избавится в своей жизни, загорелся, загорелся, оказавшись в объятиях ОМОНовца, в тело которого попал прямой удар Коктейля Молотова.
Владимир смотрел на это действие, будто бы на сон. На его глазах сгорали два его друга, самых верных компаньонов, которых он мог бы только представить. Но он уже не верил в реальность происходящего. Подсознательно он до сих пор оставался в своих мальчишечьих мечтаниях, в своем азарте. Поэтому, хотя где-то в глубине души его сердце переживало эти моменты самым худшим для человека горем, он, не обращая внимания на крики своих друзей, выбежал во внезапно открывшуюся выемку в сонме ОМОНа.
Он пробегал прямо мимо корреспондентши. Та, что-то мямля в свой микрофон, наблюдая за происходящим, уже не могла что-то говорить, когда Владимир бежал ко входу в Аппарат Президента. Оператор, который был более хладнокровен, ловил момент. Он, орудуя своим чернозеркальным оружием, снимал происходящее.
Владимир бежал. Время для него замедлилось, он, казалось бы, бежал так медленно, как бежать может только хромой инвалид. Но, по сравнению с другими людьми, которые, совсем медленно шевеля челюстью, совсем медленно оборачиваясь в его сторону, и, совсем медленно орудуя своими ногами, устремлялись в его сторону, он был настоящей молнией. Вот он уже преодолел половину пути к зданию, когда из-за его стеклянных дверей показался темный силуэт.