В воздухе с громкими криками носились чайки. Борясь с ветром, они кружили над океаном ярдах в сорока от берега. Время от времени ныряя и что-то подхватывая с гребней волн. Доедая плавающие на поверхности остатки Поли. Ричард долго смотрел на них.
— Поговори с матерью, — сказал я. — Ты должен убедить ее уехать отсюда.
— Я никуда не уеду, — повторила Элизабет.
— И я тоже, — сказал Ричард. — Здесь мы живем. Мы семья.
Они еще не оправились от шока. Спорить с ними было бесполезно. Поэтому я решил запрячь их в работу. Мы вернулись на дорогу, медленно, молча. Ветер рвал нашу одежду. Я прихрамывал из-за ботинка. Остановившись там, где начинались кровавые пятна, я подобрал устройство электронной почты. Оно оказалось сломанным. Пластиковый экран треснул, питание не включалось. Я убрал его в карман. Затем нашел каблук и, сев на асфальт скрестив ноги, приладил его на место. Ходить стало проще. Мы подошли к воротам, отперли их, и я надел пиджак и плащ. Застегнулся на все пуговицы и поднял воротник. Затем я въехал на «кадиллаке» в ворота и поставил его у домика привратника. Ричард снова запер ворота. Я вошел в домик, поднял крышку ствольной коробки российского пулемета и достал ленту с патронами. Снял пулемет с цепей. Вышел с ним на пронизывающий ветер и положил пулемет наискось на заднее сиденье «кадиллака». Вернулся в домик, свернул ленту с патронами и убрал ее в коробку, а затем снял цепь с крючка под потолком и выкрутил сам крючок. Отнес коробку, цепь и крючок в багажник «кадиллака».
— Я могу чем-нибудь помочь? — предложила Элизабет.
— Там двадцать коробок с патронами, — сказал я. — Они будут нужны все.
— Ноги моей больше там не будет, — сказала она. — Ни за что на свете.
— В таком случае, полагаю, вы ничем не сможете мне помочь.
Я носил но две коробки, поэтому мне пришлось ходить за ними десять раз. Я до сих пор не согрелся, и все мое тело ныло от боли. Во рту по-прежнему ощущался привкус крови. Я уложил коробки в багажник и на пол перед задним, а также перед передним правым сиденьями. Затем сел за руль и повернул зеркало. У меня была рассечена губа, а десны кровоточили. Передние верхние зубы шатались. Это меня расстроило. Зубы мои всегда были кривыми, а с годами они к тому же и обкололись, но они появились у меня, когда мне было восемь лет, и я успел к ним привыкнуть. К тому же, других у меня не было.
— Как вы себя чувствуете? — спросила Элизабет.
Я пощупал затылок. Нашел шишку от удара об асфальт. На левом плече была серьезная ссадина. Грудь ныла, и дыхание причиняло боль. Но в остальном все было в порядке. По сравнению с Поли я был в лучшей форме, а только это и имело значение. Я вставил большим пальцем резцы в десны.
— Как никогда прекрасно.
— У вас распухла губа.
— Как-нибудь переживу.
— Надо бы отпраздновать вашу победу.
Я вышел из машины.
— Надо бы поговорить о том, как вывезти вас отсюда, — сказал я.
Элизабет промолчала. В домике привратника зазвонил телефон. Аппарат был древний, с настоящим звонком, звучавшим негромко и успокаивающе. Раздался один звонок, второй. Обогнув капот «кадиллака», я вошел в домик и снял трубку. Произнес имя Поли и через мгновение впервые за десять лет услышал голос Куинна:
— Он еще не приехал?
Я ответил не сразу.
— Десять минут назад, — произнес я, прикрывая микрофон и стараясь изобразить в своем голосе беззаботное веселье.
— Он уже мертв? — спросил Куинн.
— Пять минут назад.
— Хорошо, будь наготове. День обещает быть длинным.
«Это ты точно подметил», — подумал я. В трубке послышался щелчок. Положив ее, я вышел на улицу.
— Кто это был? — спросила Элизабет.
— Куинн.
Впервые я услышал голос Куинна десять лет назад, записанный на магнитофон. Коль вела прослушивание телефонных разговоров. Санкции у нее не было, но в те времена законы в армии были менее строгими, чем на гражданке. Сквозь прозрачный пластмассовый корпус кассеты были видны два маленьких мотка магнитной ленты. Коль достала магнитофон размером с коробку из-под обуви, вставила кассету и нажала клавишу. Мой кабинет наполнился голосом Куинна. Куинн разговаривал с оффшорным банком, договариваясь о переводе денег. Его голос звучал совершенно спокойным. Куинн говорил медленно и раздельно с тем самым безличным акцентом, который вырабатывается за долгие годы службы в армии. Он зачитал номера счетов, назвал пароли и отдал распоряжения относительно суммы в полмиллиона долларов. Большая часть этих денег должна была быть переведена на Багамы.
— Он отправляет наличные по почте, — сказала Коль. — На Каймановые острова.
— Это безопасно?
Она кивнула.
— Достаточно. Куинн рискует только тем, что посылку могут украсть почтовые работники. Но адрес получателя — почтовое отделение, и посылка отправляется в категории «книги». А сейчас книги на почте не воруют. Так что Куинн может быть спокоен.
— Полмиллиона долларов — это большие деньги.
— Речь идет об очень важном оружии.
— Настолько важном?
— А ты так не думаешь?
Я пожал плечами.
— По-моему, все равно, это слишком дорого. За дротик для дартса?
Коль указала на магнитофон. Обращая внимание на голос Куинна, наполняющий помещение.
— Что ж, судя по всему, именно такую сумму ему готовы заплатить. Я хочу сказать, откуда еще у него могли взяться полмиллиона долларов? Определенно, он не отложил их из своего жалования.
— Когда ты совершишь первый шаг?
— Завтра. Ждать больше нельзя. Завтра Куинн получит последние чертежи. По словам Горовского, они являются ключом ко всему.
— Как это пройдет?
— С сирийцем работает Фраскони. Он пометит деньги в присутствии судьи. Затем мы станем свидетелями обмена чемоданчиками. Сразу же откроем чемоданчик, который Куинн передаст сирийцу, на глазах у того же самого судьи. Оформим надлежащим образом содержимое — то есть чертежи. Затем отправимся за Куинном. Арестуем его и опечатаем чемоданчик, который ему передаст сириец. Потом вскроем чемоданчик в присутствии судьи. Обнаружим внутри помеченные купюры. Таким образом, документально зафиксируем факт передачи чертежей в обмен на деньги. То есть Куинну будет крышка. Полная крышка.
— Непробиваемое дело, — согласился я. — Отличная работа.
— Спасибо.
— Фраскони не подведет?
— Без него не обойтись. Сама я не могу общаться с сирийцем. Эти восточные люди ведут себя с женщинами странно. Не могут к нам прикоснуться, посмотреть, иногда не могут даже говорить. Так что этим придется заняться Фраскони.
— Хочешь, я подержу его за руку?
— Его работа второстепенная, — сказала Коль. — Ничего существенного он испортить не сможет.
— Думаю, я все же подержу его за руку.
— Спасибо, — повторила она.
— И он пойдет с тобой осуществлять задержание.
Коль промолчала.
— Один на один я тебя отпустить не могу, — продолжал я. — И ты это понимаешь.
Она кивнула.
— Но я предупрежу Фраскони, что командовать будешь ты. И прослежу за тем, чтобы он это уяснил.
— Ладно, — сказала Коль.
Она остановила магнитофон. Голос Куинна оборвался на полуслове. Это должно было быть слово «долларов», «двести тысяч долларов». Но осталось только «долл». Куинн говорил веселым, жизнерадостным тоном, как человек в разгар игры по-крупному, уверенный в своем выигрыше. Коль достала кассету. Убрала ее в карман. Затем, подмигнув, вышла из кабинета.
— Кто такой Куинн? — десять лет спустя спросила меня Элизабет Бек.
— Фрэнк Ксавье, — ответил я. — Когда-то его фамилия была Куинн. Его полное имя — Френсис Ксавье Куинн.
— Вы его знаете?
Я кивнул.
— Именно поэтому я здесь.
— Кто вы?
— Я тот, кто знал Фрэнка Ксавье еще тогда, когда его звали Френсис Ксавье Куинн.
— Вы работаете на правительство.
Я покачал головой.
— Это сугубо личное дело.
— Что станется с моим мужем?
— Понятия не имею. И если честно, мне все равно.
Вернувшись в маленький домик Поли, я запер переднюю дверь. Вышел на улицу и запер за собой заднюю дверь. Затем проверил запор на воротах. Он был прочным. Я прикинул, что это должно будет задержать нападающих на минуту, может быть, на полторы. Неплохо. Я убрал ключ от замка в карман брюк.