Тео криво усмехнулся собственным мыслям и свернул за угол, здесь в глубине и тишине царил старинный костел, в окружении пустоты. Куски суши в Остдаме всегда были величайшей ценностью - дома ставили впритык, тротуары и дороги делали узкими, каждый кусочек земли использовался. Но не здесь. Храму нужно пространство. Украшенные готическими шипами шпили копьями врезались в ночное небо. Почерневшие от осадков высокие каменные стены выглядели мрачно, аркбутаны цеплялись за них словно огромные паучиные лапы, по периметру от костлявого хребта крыши сидели сгорбленные каменные фигуры и скалили пасти. В узких витражных окнах приютилась тьма. Редкие снежинки тихо падали в свете прожекторов. Современная подсветка храму не шла - лучше бы он так и оставался в тени ночи.
Если бы Тео мог искупить свою вину, он бы ни минуты не сомневался. Если бы он мог вымолить в этом храме себе прощение, он бы молился веками. Но он не верил ни в искупление, ни в прощение. Смерть, которую он принес сюда, навсегда здесь и останется. В жилах не потечет новая кровь, жизнь не проснется, магия никогда не вернется в этот мир.
Ирония в том, что теперь он сам иссохнет здесь, и очень скоро. Его магия на исходе, и каждый жест ослаблял, отсчитывал время, оставшееся до наступления бессилия. Экономить Тео не привык и тратил, не скупясь. Жиль слабовольно трясся, паниковал, пытался что-то придумать, но сам Тео был спокоен и беспечен. Сегодня он потратил почти все. Нашел логово паучихи с кладкой новых яиц - в подвале старого склада. Паучиху убил сразу, тут даже магия не понадобилась, но уничтожить народившихся пауков и тысячи новых яиц можно было только заклинанием, и он сотворил его. Пусть его поступок и не искупает старую вину, но так хоть меньше будет скверны в городе. Он улыбнулся. Главное, магии хватит на то, что он задумал. Звуки его шагов ритмичным эхом отражались от покрытых изморозью стен. Сразу за храмом начиналось старое городское кладбище - еще одна непростительная роскошь для города, построенного на воде.
Тео толкнул высокую кованую калитку и она легко поддалась, пропуская ночного посетителя в темноту. Стены расступились - здесь гулял ветер. Фонарей на старом кладбище не было, но бледные очертания обелисков и каменных статуй отчетливо проступали в темноте, светясь отраженным светом. Предвкушая обряд, Тео улыбнулся шире. Расположение дверей и замков в старом городе он помнил наизусть, и даже все еще чувствовал их по легкой вибрации - сквозняку, который от них исходил. Этот он выбрал неслучайно - здесь тихо, а ему не хотелось видеть людей. И еще, отчаянно не хотелось больше убивать.
Разве что ту девчонку в витрине - улыбка снова появилась на его тонких губах. Он и ее не убьет. Так правильно.
Нужная могила казалась одной из самых старых и неухоженных в этой части кладбища. Серое, изъеденное непогодой и осадками, надгробие местами покрывал посеребренный снежинками мох. Тео смахнул рукой сухие листья и мелкие веточки, обнажая выступающую над поверхностью каменную чашу. Сюда когда-то клали монетки для откупа души усопшего, один из давно исчезнувших обычаев.
Сунув руку в глубокий карман, Тео достал спящего паучка. Последний выживший арахнид был невелик - размером с ладонь, и спал под действием чар, компактно сложив свои ядовитые ножки под увесистым брюшком. Получился практически правильной формы черный шар, с колючим мохнатым телом, блестящими щитами головы и выпирающими зазубренными клешнями. Тео щелкнул пальцами по его голове и паучок проснулся, задрыгал лапками, вращая глазами и издавая пронзительный писк. Тео вытянул руку с зажатым в ней арахнидом над каменной чашей, произнес призыв и резко сжал паучиное брюхо. Писк оборвался, его заглушил глухой хлопок, и вязкая изумрудная слизь - внутренности паучиного брюха, проступила сквозь пальцы Тео и сопливым плевком упала в каменную чашу. Маловато. Задумчиво наклонив голову, Тео полоснул себе острым ногтем по запястью, и добавил в чашу несколько капель собственной крови.
- Приди, Олихар.
Он терпеливо ждал, с едва сдерживаемой улыбкой наблюдая, как над чашей проявляется серая каменная фигура. Контуры ее становились все резче и плотнее, принимая очертания худощавого длинноволосого мужчины в свободных одеждах и с огромными сложенными крыльями за спиной. Он стоял на коленях над могилой, словно плачущий каменный ангел, в скорби прильнувший к надгробию, опустив лицо в каменную чашу. А затем каменные одежды стали мягче, превратились в ниспадающую плотную ткань, в них проявился цвет. Статуя оживала, превращаясь из серого камня в человеческую фигуру. Длинные волосы мужчины потемнели, сложенные крылья стали прозрачно-серебристыми.