— Не будь ребенком, — я вдавливаю шомпол в открытый край гильзы и нажимаю, проталкивая ее через сквозную рану. Неро рычит, и я почти уверена, что он убьет меня, не дав закончить. Гильза выскакивает из плеча, и кровотечение усиливается. Неро покачивается, его дыхание становится быстрым и поверхностным. Кровь струей стекает по его торсу, потом вниз, по мускулистому животу, и впитывается в ткань трусов. Подняв с пола пиджак Неро, я достаю из кармана зажигалку и откидываю крышку. Наморщив лоб, он смотрит на меня из полуопущенных век.
— Зачем тебе зажигалка? — от боли и большой кровопотери его язык слегка заплетается.
— Прости меня.
Со мной проделывали подобную манипуляцию, и это была самая ужасная боль из всех, что я когда-либо испытывала. И уж если я это говорю, значит, так и есть.
Я подношу пламя ближе к краю раны. Маленькая искра — и Неро ревет, как раненый зверь. Каждая мышца его тела сокращается, вены на висках бешено пульсируют, и он практически без сознания мешком валится на подушки. Грудь его быстро поднимается и опускается.
Если протолкнуть открытую гильзу через сквозную рану, порох останется внутри. Загораясь, он мгновенно прижигает поврежденные ткани, уничтожая любую инфекцию и останавливая кровотечение. Рана заживает намного быстрее, но боль сильнее, чем в момент ранения.
Приподняв его ноги, я сдвигаю их, удобнее устраивая Неро на кровати. Взяв маленький шприц с морфином, приготовленный заранее вместе с набором для наложения швов, я делаю ему укол в вену. Через несколько секунд его глаза закрываются, и он отключается. Мне удается наложить повязку на входное и выходное отверстие раны. Посидев в нерешительности на краю кровати, я все же убеждаю себя, что должна спать с ним, чтобы контролировать его состояние. Поэтому ложусь рядом и постепенно засыпаю под звуки его ровного, ритмичного дыхания.
Мне снова, как и много раз до этого, снится все тот же сон. Ко мне подходит Николай и вкладывает пистолет в мою дрожащую руку. Напряжение сковывает грудь, чувства вины и сожаления засасывают меня в свой черный омут. Я смотрю на противоположную стену, к которой прикован Алекс. Только на этот раз там не Алекс.
На меня смотрит Неро. На его лице ни единой ссадины, на обнаженном мускулистом торсе нет крови, которой обычно в изобилии в этом кошмаре.
Николай убирает прядь волос с моего лица.
— Стань той, кем должна была стать, голубка, — подушечка его большого пальца скользит по моему подбородку. Я закрываю глаза, и слеза скатывается по моей щеке. — Всади пулю в голову: либо ему, либо себе, — скрипит зубами Николай, почти касаясь губами моего лица.
Я открываю глаза и вместо того, чтобы увидеть Алекса, умоляющего меня выстрелить в него, вижу Неро, и он приказывает мне сделать это. Легкая улыбка появляется на его губах, и моя рука непроизвольно двигается, поднимая пистолет, словно я всего лишь веревочная марионетка. От паники к горлу подкатывает ком, и я, задыхаясь, отчаянно пытаюсь опустить пистолет.
Я смотрю на Неро, и слезы текут по моему лицу, когда понимаю, что должно произойти. Он смотрит на меня с дерзкой улыбкой.
— Делай свое грязное дело, Morte.
Мой палец давит на курок, звук выстрела эхом разносится по комнате, тело Неро, прикованное за руки, обвисает.
— Неро! — кричу я и падаю на колени.
Я просыпаюсь от того, что не могу дышать. Глаза затуманены от слез. Тело дрожит. Я пытаюсь сделать вдох. Рядом слышится болезненное кряхтение Неро, затем его рука опускается на мое лицо, но он снова падает на подушки и шипит сквозь стиснутые зубы. Я сердито смахиваю предательские слезы и выскальзываю из кровати. В голове, не переставая, звучит голос Николая: «Ты — оружие, а оружие не плачет».
— Куда ты пошла, Morte? — каждое слово произносится с усилием, и я знаю, насколько ему больно.
— Скоро вернусь, — пользуясь случаем, я иду на кухню, чтобы прихватить оттуда аптечку. В ней есть разные обезболивающие и еще пара ампул морфина. Взяв шприц и иглу, я возвращаюсь в комнату. Обрывки сна крутятся в голове, как сцены из фильма ужасов. Но потряс меня не сам сон, а то, как сильно я переживала, убив Неро. Я не помню, чтобы меня охватывало такое чувство потери даже тогда, когда убила Алекса. Я любила его, но всегда знала, что это плохо закончится. Мы росли в аду, и он никогда не стал бы настолько сильным, чтобы перенести все уготованные на нашу долю зверства. Он был слишком добрым, слишком слабым. Он слишком сильно любил и слишком многим жертвовал. Неро же, напротив, всегда видится мне несокрушимым, несгибаемым, как утес, противостоящий урагану. Неро — это не Алекс. Неро — нечто большее. Неужели я не понимаю, что представляю для него такую же опасность, как и он для меня? Сон был слишком близок к правде и казался очень реальным.