- Мы дома. Бегун! Мальчик сказал: "Мы дома!" Он сказал: "Это - конец Пути!" Он сам сказал это, Бегун! Сразу сказал! Мы дома, дома, дома!
Мальчик сказал. Сказал, сказал, сказал. Всего лишь. Вот так он и приходит, оказывается, - конец Пути: вдруг, сразу и совершенно не вовремя... Мельком подумал о том и тут же вспомнил миг, в котором он - когда это было? сегодня? вечность назад? - исчез во Тьме, вспомнил этот миг, а в нем - мелькнувшее в сознании или, скорее, в подсознании отчаянное: пусть бы все это кончилось, к такой-то матери! Тогда - всего лишь мелькнувшее и абсолютно не зафиксировавшееся на фоне крика-просьбы, крика-угрозы неведомому, называемому Сущим, а теперь вот всплывшее и давшее Чернову точный и единственный ответ: он захотел!
И сразу же невероятной тяжестью - что там толпа радостных вефильцев! навалилось на него ощущение огромной личной беды. Какой? Да проще простого ее выразить: почему конец? Зачем конец? Почему вдруг и сразу?.. И - как вывод, скорый и категорический: я не хочу, чтобы Путь кончался!!!
И словно пробуя голос после излишне дружеских объятий в плотном песке дороги, проложенной, как оказалось, по древней гананской земле:
- Я не хочу... - хрипло, тихо, самому себе.
А Кармель услыхал. Спросил:
- Что не хочешь?
Надо было отвечать.
Но надо ли отвечать, задал себе очередной риторический вопрос Чернов, становясь одновременно злым и хладнокровным, мысля четко и жестко, надо ли показывать невольную свою слабость людям, которым он нужен всегда сильным и неутомимым? Нет, не только не надо, сам себе ответил, но просто невозможно. Он - один. Он - Бегун-на-все-времена. Он - вечен. Путь его - непрекращаем. А то, что вефильцы вернулись домой, так это и вправду - повод для радости. Для их радости, но и для его - тоже...
Что-то подсказывало Чернову - то ли подсознание безумное, то ли опять подсказка извне затесалась, - что финал Пути вефильцев не обязательно совпадает с финалом его, Бегуна, Пути. Не Пути вообще - от начала Света до прихода Тьмы, как по Книге, но конкретного Пути вечного Бегуна или, что соответствует нынешним реалиям, изъятого из смертной жизни сокольнического жителя Чернова. Что-то - или все же Кто-то с любимой прописной? - подсказывало Чернову, что придется ему - Бегуну, а не Чернову, хотя, на его взгляд, это было сейчас одинаково, - куда-то еще бежать, с кем-то встречаться, кого-то искать - прежде чем он вернется в свои разлюбезные Сокольники. Вернется - буквально! доживать. Чтоб когда-нибудь - хочется верить, что не скоро! - помереть тихой смертью и вновь воплотиться в кого-то смертного и вновь ждать Вызова в Путь. Не помня ничего из того, что было прежде...
Что-то подсказывало - так.
Но Чернов послушал подсказку и не стал суетиться. Он сейчас был одним из вернувшихся - только лишь. Бегуном, но - вефильцем. Понимал: он захотел конца Пути, правильно захотел - как наставлял старец-Зрячий, и нате вам - "Мы дома!". Так не радость ли это двойная для Чернова-Бегуна? Во-первых, он довел вефильцев до родных земель. Во-вторых, он научился хотеть. Кажется ему, что научился...
И отбросил назойливое: ничему он не научился, ничего не понял, попадание случайное. Отбросил, потому что это назойливое мешало ему сейчас (потом додумаем, домучаем, докопаемся...), и принялся честно и искренне радоваться тому, что было во-первых.
Он схватил Берела под пузо, закрутил его, подбросил, поймал, еще подбросил... А поймали мальчишку другие руки, потому что их тянулось множество к Избранному, и Чернов влился во всеобщее довольно-таки бессмысленное по форме гулянье. Но к чему придираться к форме, когда суть верна, а люди смертельно устали и им невдомек и незачем было сочинять какие-то осмысленные целевые действия, долженствующие означать радость возвращения к истокам. Для кого означать? Для стороннего здравого зрителя? Не было никаких сторонних и здравых, а Чернов почти сразу осознал себя одним из многих, из всех. Да он и был таким на самом деле...
Потом они пили и ели - все вместе: на площади у Храма, на улицах, на крышах домов. Они пили и ели, безжалостно и бездумно уничтожали последние запасы вина и пищи, которые сохранились - вопреки всем испытаниям и невзгодам. Они и верно не задумывались, что завтра надо будет снова есть и - не исключено! - пить вино. Они были дома, повторим в который раз, они пришли в свое родное Междугорье, они знали, что рядом, максимум в пешем переходе длиной в одно солнце, - соседи: другой город, другая деревня, где живут такие же гананцы, как и они, и быт тот же, и язык тот же, и можно будет одолжиться у них всем, что требуется для жизни. Точнее - для обживания... Да и вообще: срок отсутствия Вефиля в родных местах исторически не столь громаден, чтобы забыть о городе и его обитателях, тем более что у них, у пришельцев, возвращенцев - Книга Пути...
Кармель поднял кружку с вином, подождал, покуда собравшиеся на площади умолкнут, а громоголосье на соседних улицах станет потише, и тогда сказал торжественно:
- Я хочу провозгласить всем вам слова, которые появились в Книге Пути только-только - там, где еще вчера был чистый лист. Вы все знаете, что это случается лишь тогда, когда происходит событие, достойное быть названным в Книге, и то событие, свидетелем которого явились люди, Книгу стерегущие. Вот эти слова: "И привел Бегун народ Гананский в дом, что был домом народа Гананского от начала Света и будет домом его до прихода Тьмы, что бы ни случилось под солнцем и под луной. И настала радость в доме том великая, и стало всем ясно, что не зря были испытания, которые выпали на долю народа, потому что Книга не погибла, не исчезла, не потерялась на поворотах Пути, а осталась с народом. А пока Книга с народом Гананским, дом его цел, мир его надежен, вера его крепка. Но что делать Бегуну, который привел народ Гананский в дом, откуда в одном из прошлых своих Путей увел его? Что делать ему, обреченному на вечный бег по бесконечным Путям Сущего? Кто скажет истину? Кто успокоит бегущего и утешит теряющих его? Кто?" - Кармель умолк, обвел ожидающим взглядом собравшихся, будто и впрямь верил, что найдется хоть один, угадавший правильный ответ.