И исчез. Сразу и целиком, как здесь и полагается.
- А на кой хрен тогда все эти прибамбасы? - неизвестно кого спросил Чернов. Себя и спросил, наверно. - Туман, трубный звук... Он же - не Бог, я тоже - не Моисей, тут он прав, зуб даю...
И услышал из ниоткуда - с небес, наверно? - знакомый голос:
- Уж очень тебе хотелось сказку сделать былью. Я и помог, как сумел. Не обижайся, Бегун, держи хвост морковкой. Все будет, как должно быть...
Тихо было кругом - как на кладбище. Чернов сунул сложенный вчетверо листок в карман, пришитый изнутри рубахи на груди, и споро пошустрил вниз. Полагал: его ждали.
Глава двадцать восьмая
ИТОГ
К утру в Вефиль вернулся Кармель из Асора, а с ним прибыло посольство царя Базара, состоящее из двух всадников, один из коих был стар, седобород и преисполнен уважения к самому себе, а второй, напротив, - молод, безус и безбород и преисполнен восторгом от того, что видит собственными глазами город-легенду, что может потрогать (Кармель обещал) собственными руками тоже легендарную, пропавшую и вновь обретшую свое место Книгу Путей, что - не исключено! - успеет познакомиться (Кармель протрепался) с самим Бегуном прежде чем тот уйдет в свой следующий Путь.
Как ни забавно, молодой и восторженный оказался начальником, то есть полномочным представителем царя Базара в Вефиле, а старый и гордый - его помощником. Они не собирались селиться в Вефиле навсегда: неделя-другая, вряд ли дольше. Надо выслушать и зафиксировать для царя историю города-странника, насладиться чеканными строками из Книги. Надо переписать население Вефиля, отметить всех, кто жил в нем и умер с тех пор, как город исчез с земли Гананской - канцелярская служба в здешних местах поставлена была отменно, деятели из Сокольнического РЭУ могли бы поучиться у коллег. Кармель определил их на временный постой в своем доме, а сам решил перебраться в дом к горшечнику Моше.
Чернов не стал интересоваться, куда лично он денется из дома Кармеля с появлением высоких чиновников. Кармель поспешил объяснить ему ситуацию с непосредственностью ребенка:
- Им же надо где-то жить, пока они станут писать свои свитки, а ты все равно уходишь... Ведь уходишь, Бегун, да?
-Ухожу, -- согласился Чернов.
Он отлично, хотя и не без грусти, осознавал собственную теперешнюю ненужность вефильцам: мавр сделал свое дело, мавру пора сматывать удочки и освобождать жилплощадь. Да и если честно: часто ли он общался с народом? Часто ли беседовал, пил вино, работал?.. Увы, нет. Все его общение - в коротких, несколько фраз, разговорах, бессловесных проходах по улочкам, ну вот еще в "субботнике" по уборке улиц, разбитых смерчем, участвовал... Да, еще лечил он их от непонятной эпидемии, но это тоже - не общение... И в итоге: кто он для них? А так - некто, сошедший с картины в Храме. Даже не совсем человек оживший миф-функция...
Он хотел уйти, но тянул, потому что страшился не самого ухода (бег в никуда, вход в Сдвиг - привычно...), а его результата: куда попадет. Он страшился оказаться не в любимых Сокольниках, а в каком-нибудь тридевятом царстве, тридесятом, естественно, государстве, куда зашлет его нелегкая в лице Сущего. Впрочем, формулировка сия всего лишь - фигура речи: вряд ли у Него есть лицо...
Кармель своим возвращением с послами поставил точку в колебаниях Чернова. Впрочем, раз уж колебания, то не точка, конечно, а некая фиксация в положении более-менее устойчивого равновесия или покоя: нечего ждать, ничего не убудет и не прибудет, а жить в Вефиле негде. Как сказали бы современники и соплеменники Чернова: нечего ловить.
Они сидели с Кармелем в Храме - аккурат под портретом Бегуна и напротив саркофага с десятью птицами на каменном боку. Не пили и не ели: в Храме это не полагалось. Просто сидели на двух каменных скамьях друг против друга и молчали. Каждый - о своем. Чернов молчал, если позволено так выразиться, о том, что он теряет. По сути - навсегда теряет, поскольку вечная жизнь Бегуна никак не коррелировалась со смертным бытием Чернова. Вот он вернется, допустим, домой, и что останется от пережитого? Вдрызг заношенный рибоковский костюмчик и потерявшие товарный вид кроссовки? Так и это еще предстоит объяснить самому себе; память, оставшаяся в Вечности, не подскажет лингвисту и спортсмену, где и когда он успел так завозить одежонку. И другое: сколько времени пролетит в его, Чернова, мире? Час? День? Год?.. Как он объяснит свое отсутствие опять же себе, не говоря уж о близких и дальних?.. В принципе, может возникнуть немало поводов, чтоб усомниться в психическом здоровье лингвиста и бегуна. Лучший диагноз - амнезия. А на философо-исторический вопрос: "Где шлялся, убогий, пока в амнезию не впал?" - отвечать будет некому. Органы правопорядка вряд ли захотят загружать себя поисками ответа...
Впрочем, оставалась надежда на Сущего: кому, как не Ему, предусмотреть все! Но Чернов понимал предельно четко: плевать Сущему на Бегуна, который даже и на-все-времена. Путь пройден, функция выполнена, а что там происходит в очередном смертном воплощении Вечного - это не царское дело. Пусть смертный сам выкручивается, на то он и смертный, чтоб ему сверху не помогали. Исторический ярчайший пример "верхнего" равнодушия - библейский мученик Иов.
- Не увидимся больше, - сказал Кармель.
- Не увидимся, - подтвердил Чернов.
- Спасибо тебе за все, - сказал Кармель.
- Не за что, - не согласился Чернов.
- Мы же дома благодаря тебе, - сказал Кармель.
- Работа у меня такая, - поскромничал Чернов. Как там принято говорить: уходя уходи. - Пора мне, - заявил он, вздохнув тяжко, и поднялся.
И Кармель поднялся.
Постояли. Потом Кармель порывисто обнял Чернова, уткнулся носом куда-то в воротник спортивной куртки, надетой Черновым в дорогу, произнес глухо:
- Не обижайся на нас, Бегун. Мы - просто люди. Со своими заботами, со своими мыслями... Они тебе мелкими кажутся, но сам пойми: мы - дома, а дел у нас - невпроворот. По сути, все сначала приходится строить, всю жизнь...
- Я понимаю, - улыбнулся Чернов. Отодвинул Кармеля, держал ладони на его плечах. - Не трать слов, Хранитель. Вспомни Книгу: "И когда соберется в новый Путь Бегун, не провожайте его и не лейте ненужных слез. У каждого - свое предназначение. Бегуну - торить Пути, смертным - жить и ждать смерти. Пусть расставание будет легким, а грядущая встреча - ожидаемой".