- Ты призван спасти народ свой? - спрашивал называющий себя Зрячим, неясной внешности, меняющийся, предстающий юноше то человеком, то птицей, то животным с рогами.
- Призван, - спокойно и просто отвечал юноша, которым стал Чернов в памяти своей.
- Тебе повезло, Бегун, ты уже однажды, чуть не тысячу лет назад, спасал его, а Сущий не любит, чтобы кто-то более чем раз являлся своему народу в ипостаси Вечного. Тебе, видишь, позволил.
- Я не знал этого, память моя молчит. Но то, что ты поведал мне, объяснимо: мой народ избран Сущим, а кто лучше смертного из народа знает, какой Путь избрать для него в Вечности?
- Две ошибки сразу, Бегун. Первая: ни один смертный из народа, даже если он - земное воплощение Вечного, не знает ни крохи из того, что нужно остальным смертным. Это - ошибка множества смертных вождей в бесконечности земных жизней. Они думают, что изведали Истину, а не ведают самих себя... Но вторая ошибка совсем непростительна для Бегуна. Разве ты не понял в бесконечной череде своих прежних Путей, что нет в Вечности выбора ни для смертного, ни для Вечного? Все предопределено, так и записано в Законе, который ты, Бегун, и принес своему народу давным-давно... Впрочем, что это я?.. Ты же лишен памяти, потому что так и не добрался пока до Знания...
- Я действительно не помню, что когда-то был Бегуном, Мне только сказали о том... Такой же, как ты, тоже Зрячий, только он не менял облика. Человеком явился и человеком исчез... Но ты утверждаешь, что память может вернуться?
- Может, Бегун. Только нужно побороть страх перед Знанием.
- Я ничего не боюсь.
- Поэтому меня и послали к тебе, Бегун. В нынешнем твоем Пути Сущий предложит множество испытаний, чтобы проверить тебя - на страх. Однако все эти испытания будут легки по сравнению с испытанием, которое есть дверь в Знание.
- Я не боюсь, Зрячий. Я ничего не боюсь. Тем более какой-то двери.
- Не боишься?.. Ну, смотри тогда...
Они очутились будто-то бы на Вершине величайшей горы - непредставимой юному нацеретянину, пусть даже на время обретшему статус Вечного. Они стояли на вершине, а внизу кипел мир. Именно так: кипел. Сменяли друг друга в беспрерывном потоке времени малые и великие города; из места в место шли по земле народы; крохотные с такой высоты, но почему-то отчетливо различимые людишки убивали друг друга камнями, стрелами, копьями, мечами, похожими на римские, что носили в земле Ханаанской легионеры Империи. А еще пролетали вровень с облаками, плывущими внизу, какие-то огромные железные, как и мечи римлян, птицы, и птицы поменьше, но тоже железные, и из тех и других падали к земле черные предметы, земля внизу взрывалась, и города уходили в образовавшиеся воронки вместе с домами, садами, жителями. А еще горели горы, а еще двигалась земля, а еще большая вода проливалась на города... И звезды на внезапно ставшим черном небе угрожающе мигали, сближались, отдалялись, а когда одна из них оторвалась от небесного свода и понеслась вниз, вниз, вниз и уже почти долетела до горы, где стояли Зрячий и Бегун, последний - не Бегун вовсе, а насмерть перепуганный юноша-нацеретянин - закричал в страхе:
- Останови ее, Зрячий!
И все пропало.
Они снова очутились в пустыне, и Зрячий ласково погладил юношу по длинным черным вьющимся волосам. Сказал:
- Рано, Бегун. Не пришло время. Страх твой еще велик. Ты вспомнишь в этом очень важном для тебя Пути все, что тебе будет нужно, но - не более. И ты станешь возвращаться на новые Пути в следующих твоих земных жизнях и вспоминать кое-что из прошлого знания, которое все-таки будет копиться - вопреки страху. Но придет час, когда оно достигнет критической массы, которая, взорвавшись, родит память. А уж память... - Вот тут он и произнес ту фразу из Книги Путей, что вспомнилась Чернову, по-прежнему тупо сидящему перед компьютером в квартире дома в Сокольниках.
- Я вспомнил все, - сказал Чернов, вставая.
Самому себе сказал. И сам себя спросил:
- И что с того?
Ответил:
- Страха нет. Еще спросил:
- Уверен? Или будет, как на той горе в Галилее, на горе, которую сотворил на мгновенье Зрячий-Искуситель?
- Жизнь покажет.
- Жизнь Чернова, спортсмена и лингвиста?
- Жизнь Бегуна-на-все-времеца.
Опять сам засмеялся над собой:
- Это в родных-то Сокольниках она покажет?
Оборвал смех.
- Вот же дверь... - Посмотрел на привычную входную дверь, обитую хорошим кожзаменителем, которая - точно знал! - вела в общий с соседями отсек на площадке.
Повторил:
-Уверен?
Подумал с миг, кивнул:
- Знаю.
В чем был - в красно-белой майке с надписью на груди "Спартако-чемпион", в черных эластичных лосинах (что подвернулось в ванной после душа, то и надел...), в легких беговых тапочках, - пошел к двери, повернул ключ, открыл ее и...
(как прежде откуда-то снизу пошло по телу, над телом, внутри тела сначала легкое предчувствие счастья, предчувствие радости, полузабытое в скитаниях по Пути ощущение неотвратимо надвигающейся боли, которая - вот странность! - столь же неотвратимо, нестерпимо желанна, а потом, через мгновение, она пришла, окутала, погрузила в себя целиком, пропитала все клеточки и - взорвалась так сладко, как раньше никогда не случалось, а разорванное сладким взрывом на части тело стало легким, невесомым, нежным, как те самые новогодние снежинки, что повисли за окном квартиры в Сокольниках)
...вышел.
Надолго ли?..
Сущий ведает...
А то, что за страхом следует печаль от многого Знания, а за печалью - ужас от открывшейся внутреннему взору Вечности, а за ужасом - еще что-то, не всплывшее пока в проснувшейся памяти, - так это же Путь. И для Бегуна не пройти его до конца - это уж, извините за грубость, совсем западло. Тем более что времени у него впереди - бесконечность.
Москва, январь - май, 2001