— Я понял тебя. Скажи мне сначала, в чем я подозреваюсь? Почему меня ударил ваш солдат и почему я сижу в этом карцере? И где, наконец, моя обувь?
— Обувь изъята, — констатировал очевидное Свен. — Ты подозреваешься в шпионаже. А солдат действовал согласно инструкции, так как не знал, чего от тебя можно ожидать.
Великолепно. Шпион, значит. Чернов попал в самую точку. И лгать не надо.
— А какие доказательства у вас есть?
— Ты же сам признался, что живешь в Вефиле? Такого города в Скандинавской Империи нет, значит, ты автоматически становишься подозреваемым в шпионаже, так как сюда ты попал не официально, а непонятно как.
Скандинавская Империя? Вот тебе и раз!.. И насколько же она велика? И что за вассалы у нее? Нет ли, кстати, среди них гордых россов, которые эдак тышу лет назад призывали предков этих «свенов» править и володеть Русью?… Да пустое все! Не то время, не то пространство, не те скандинавы и россы… Оставим озвучивание этого вопроса на когда-нибудь потом. Сейчас Чернова больше волновало другое:
— Стало быть, и все остальные вефильцы — тоже… шпионы?
— Разумеется. Но ты был вне города, поэтому мы тебя задержали и поместили сюда. А весь город взят под охрану. Расскажи нам про тайники, где хранится техника и оружие, и про язык, на котором лопочут твои друзья. И к чему такой глупый маскарад? Шкуры, плетеная ткань… И почему ты ничем не похож на них? Что за форма на тебе надета? Что это за слово «Reebok»? — Прозвучало это так: «реебок». — Видишь, сколько вопросов у нас к тебе? Отвечай, если хочешь, чтобы у твоей жизни появилась хоть какая-то ценность.
Лихо. Превозмогая головную боль, Чернов соображал, как бы повернуть события в выгодное ему русло. Получалось не очень.
— Знаешь, Свен, ваш солдат долбанул меня по голове… сильно. Я, кажется, позабыл многое… Я даже забыл, как меня зовут…
— Ты же сказал: «Бегун»?
— Сказал. Чтобы хоть что-нибудь сказать, уж прости. Теперь я вижу, ты нормальный человек, с тобой можно говорить по-дружески. Поверь, я действительно ничего не помню, мне нужно время, чтобы прийти в себя. А еще лучше, если ты мне напомнишь, где я, что я, что происходит вокруг… ну все такое.
— Знаешь, — Свен усмехнулся, — я бы на твоем месте не врал так неубедительно. Если у тебя с памятью проблемы, мы тебе быстренько укольчик сделаем, и ты расскажешь все, что помнишь и что забыл. Даже интерьер утробы матери нам опишешь. Но я сомневаюсь, что ты захочешь испытать на себе химию. На вид ты совсем не дурак. Так что лучше не придуривайся, а говори по-хорошему. Нужно время? У тебя оно есть. Немного, но есть. Думай, парень.
«Парень» он произнес по-датски — «fyr». И вышел, захлопнув за собой гулкую дверь.
Во попал! Какое недружелюбное ПВ оказалось: сначала головой в снег, потом чуть не взорвался, потом в тюрьму угодил по дурацкому обвинению. Хотя тюрьма — это уже становится доброй традицией… Но любопытно другое: что, у них тут в Скандинавской Империи веет дух тридцатых-сороковых родного Чернову ПВ? Когда в каждом подозрительном и непонятном человеке видели шпиона?… Хорошо хоть идентификационную карту не потребовали, а то Чернов показал бы свою птичку с еврейской надписью — и получил бы в очередной раз между рогов.
Погрузившись обратно в темноту и тишину, Чернов спросил себя о том, что делают люди, сидящие в одиночных камерах, и как они не сходят с ума от скуки. Видимо, просто думают, если есть о чем. Сейчас ему, конечно, было о чем подумать: о том, закономерно ли такое повторение условий игры в разных ПВ или случайно — это глобальное размышление. И помельче — о Вефиле и его испуганных жителях, о своем незавидном положении, о «добром» следователе Свене… Кстати, если есть «добрый» следователь, то должен быть и «злой»? От этой мысли Чернову стало еще больше не по себе.
Тюремные философствования заключенного-неофита Чернова были прерваны новым дверным лязгом и визитом тюремного доктора. Невысокого роста человек в белом халате поверх той же зеленой формы явился в сопровождении двух мрачных охранников, заполнивших собой дверной проем и стоявших этакой живой стеной, пока Чернов подвергался нехитрому осмотру. Ни слова не говоря, доктор ухватил цепкими пальцами Чернова за голову, надавил на переносицу, вызвав острую боль. Наверное, там теперь нехилый синяк, подумал Чернов, морщась, жаль, что нет зеркала — рассмотреть свою физию… Удовлетворившись увиденным, врач приложил к груди Чернова какой-то блестящий прибор со стрелками, как на манометре, бесстрастно посмотрел на показания, чмокнул губами и, ничего не сказав, вышел. Через пять минут вернулись два верзилы и, надежно, но не больно зафиксировав Чернова, повели его куда-то по длинному полутемному коридору. Босиком идти было неприятно, но Чернов философски рассудил, что это сейчас наименьшая из проблем. Путь троицы завершился перед дверью, которая, оказалось, была входом в другую камеру — побольше и существенно светлее прежней. Но главное отличие оказалось не в этом — теперь у Чернова имелся сосед. Коренастый смугловатый мужичок лет пятидесяти с обветренным лицом и острыми глазами. Прямо с рекламы Мальборо сошел, не иначе. Он вальяжно полулежал на койке, испытующе смотрел на нерешительно топчущегося на пороге Чернова и жевал спичку.
Жевал спичку!
С зеленой головкой!
У Чернова даже голова прошла. Он тотчас сунул руку в карман штанов и извлек оттуда найденную в пещере пожеванную сестрицу той, что находилась во рту у сокамерника. Показал. Спросил по-шведски:
— Твоя?
Чернова сейчас не заботили приличия и условности, которые могли быть приняты в тюрьмах этого ПВ. Он не думал, что это может быть местный пахан, к которому так запросто обращаться нельзя, или, не исключено, подставной сиделец, задача которого — выпытать у Чернова все, что не удалось узнать следователю. Чернов даже не подумал, что, может, здесь традиция такая национальная — каждый взрослый мужчина жует зеленые спички…
Интуиция не подвела. Мужик приподнялся, удивленно уставился на протянутую спичку, ответил на очень скверном шведском:
— Моя. А откуда она у тебя? Ты кто?