Кабинет мужа находился на втором этаже, и Саша никогда не пользовался лифтом, но сегодня ему пришлось изменить своему правилу – я не поднялась бы без посторонней помощи по гладким мраморным ступеням, да еще и под прицелами любопытных взглядов сотрудниц. Определенно мой муж тут пользовался успехом...
Не скажу, что меня уколола ревность – скорее я сделала для себя вывод о правильно принятом решении. Нужно заняться собой, обязательно приблизить свое состояние к максимально нормальному. Я понимала, что прежней уже не буду, но свести последствия ранения к минимуму вполне могу.
– Ты что такая сосредоточенная? – с улыбкой спросил муж, усаживая меня в большое кресло в кабинете.
– Думаю, – коротко бросила я. – У тебя курить можно?
– Тебе можно.
– Есть преимущество быть инвалидом, – ухмыльнулась я криво и достала сигареты и зажигалку.
– Перестань, Аля.
– Да, хорошо. Саш... надо поговорить.
– Ну, я так и догадался, – улыбнулся муж, усаживаясь напротив. – Иначе что могло заставить тебя встать с кровати и приехать? Что случилось?
Я помолчала, сделала еще пару затяжек и, решительно ткнув окурок в пепельницу, заговорила. Я выложила все, что услышала сегодня утром дома, опустив, однако, тот факт, что наш Семен полгода назад тоже был связан с какими-то наркодилерами. Я не могла сказать об этом – иначе пришлось бы выложить и правду про личную жизнь брата, а говорить об этом даже мужу было чревато. Чужая тайна постепенно становилась непосильной ношей, которую никак нельзя бросить, а потому приходится тащить.
– Не понимаю, что тебя так обеспокоило, – Саша сложил руки перед собой и пристально посмотрел мне в глаза. – Это разборки Фимы и Бесо. Зачем тебе это?
Действительно, зачем? Вот этот момент я и не продумала, когда ехала сюда. С чего бы мне лезть в папины дела?
– Аля, я жду.
– Саш... ну, он же мой отец! У него инфаркт был, сердце совсем никудышное...
– Так, прекрати эту богадельню! – чуть повысил голос муж, и я уловила в нем те самые нотки, появление которых ничего хорошего не обещало. – Твой отец, если ему будет нужно, переживет любого столетнего кавказца. И нечего мне здесь разыгрывать сцену «любящая дочь у смертного одра папеньки»!
Замечательно! Если я сейчас же, на ходу не изобрету что-то, мне придется сказать ему правду. А это означает – нарушить данное много лет назад Семену обещание молчать. Акела по своим взглядам был схож с отцом и ни за что не понял бы Семкиного пристрастия к парням. Удивительно еще, как старый Бесо, давно догадавшийся об этом, молчал. Я всякий раз замирала в ужасе, когда им с Семеном выпадало столкнуться в доме отца. Но Бесо, верный данному мне слову, молчал.
– Аля! – напомнил муж, и я отвлеклась от мыслей о брате.
– Саш... я действительно волнуюсь за отца. Мне кажется, опять что-то происходит – что-то такое, из-за чего в прошлый раз все пошло кувырком. Ты же видишь, какой он в последнее время? – горячо заговорила я, глядя мужу в глаза как можно более честно и открыто. – Да и ты... Ты ведь тоже что-то знаешь?
Саша помолчал, а потом, наклонившись ко мне через стол, прошептал:
– А ведь ты совершенно права, Алька. Ты знаешь, где нашлись деньги, уведенные со счетов одной из фирм? На счету небольшой фирмочки, совладельцем которой является Бесо. Небольшая такая конторка – туристическое агентство.
– Что?!
– Т-с-с! – муж сжал мою руку и продолжил: – Я приставил к Бесо человека, но это ничего не дало. Старый черт ведет себя так, словно вообще не в курсе. А деньги – там. Лежат себе. Чувствуешь, чем пахнет?
– А то...
Но в голове у меня никак не укладывалось – чтобы Бесо, старый Бесо, который прошел с отцом бок о бок почти всю жизнь! Бесо, спасший отца в лагере, когда на него совершили нападение ночью в бараке, Бесо, подставивший собственную грудь под финку наемника! Он едва не умер потом в санчасти от потери крови, и уже отец вытаскивал его с того света – у них оказалась одна группа. Нет, этого просто не могло быть – чтобы после такого человек взял и отмел все за не такую уж заоблачную сумму. И кому, как не Акеле, это понимать.
– Саша... этого просто не может быть! – Я вырвала свою руку из его ладони и сжала пальцами переносицу. – Ты понимаешь? Кто угодно – но не Бесо!
– Да? Не Бесо? Ты считаешь, что я оговариваю его?
Саша встал и подошел к большому сейфу, укрепленному в простенке окон. Набрал код и вытащил тонкую зеленую папку, которую швырнул на стол, и она скользнула ко мне.
– Мне нужно отойти по делам, человек ждет. А ты посиди пока и почитай.
Хлопнула дверь. Я поежилась – тон мужа был таким, что не оставалось сомнений: Сашка разозлился, я обидела его недоверием.
Вздохнув, я потянула к себе папку и открыла. Документы, счета какие-то, ряды и колонки цифр... Я ничего в этом не понимаю. Но название турфирмы «Ковчег» увидела на нескольких бумагах, а это значило, что Бесо действительно причастен к махинациям. Как же мне не хотелось верить в это, как же было страшно, что сказанное мужем окажется правдой – и вот я держу в руках документальное свидетельство.
Сигарета показалась отвратительной, как будто имела вкус предательства. Что будет с отцом, когда все откроется? Самое страшное – разочароваться в человеке, с которым тебя объединяет кровь. Папа еле пережил то, что сделал мой старший брат...
И тут до меня дошло. А что, если я сама поеду к Бесо и поговорю с ним? Вот прямо сейчас сниму копии со всех документов, благо в углу стоит ксерокс, и отправлюсь?
Быстро сняв копии, я сунула полученные листы в сумку и уселась на прежнее место – мне нужно было дождаться мужа, чтобы попрощаться и не вызвать подозрений. Понятное дело, говорить Сашке о визите к Бесо я не собиралась.
Почему я совсем не помню себя ни в возрасте трех-четырех лет, ни в возрасте четырнадцати? Какая-то странная амнезия. Обычно люди помнят яркие моменты даже раннего детства, хотя бы игрушку, какое-то помещение, деталь одежды, да хоть воздушный шар, а я – ничего. Как будто появилась на свет пятилетней. А в четырнадцать – что случилось? Куда выпал год моей жизни? Папа утверждает, что не было никаких значительных событий, мы уже жили втроем – он, Семен и я, Слава к тому времени женился. Но я не помню этого. Свадьбу Славкину помню, а что было потом – нет. Так ведь не бывает, правда?
Дом Бесо был выстроен в лучших традициях грузинской архитектуры и напоминал замок старинного княжеского рода. Острые башенки, кирпичный забор с плитами из речного камня, изготовленными явно вручную. Узкие окна арочного типа, а сам дом выложен из белого кирпича и кое-где облицован песочного цвета мрамором. У Медеи собственная здоровенная оранжерея в глубине двора, и там она выращивает совершенно нереальные розы, каждая из которых расцветает величиной с огромный мужской кулак. Я помнила, как любила гулять в этой оранжерее по выложенным плиткой дорожкам, вдыхать цветочный аромат, от которого сладко кружилась голова, а вокруг постоянно вились пчелы. Помнила восхитительное лобио и мацони, которые Медея готовила только сама, не доверяя повару. Она была идеальной хозяйкой, вполне могла обходиться без домработницы и повара, но Бесо настаивал. Говорили, что в молодости Медея была настоящей красавицей, но после рождения трех дочерей расплылась вширь, а черты лица с возрастом стали грубее и резче. Но от нее, сколько я помню, всегда веяло таким спокойствием и добротой, что никакие недостатки внешности не могли этого скрыть. Медея была настоящей грузинской матерью, готовой обогреть и обласкать всех.
Сегодня я меньше всего хотела видеть Медею – это расхолодило бы, сбило с воинственного настроя, потому что как можно разбираться с делами, будучи погруженной в океан любви и заботы? Медея всегда жалела меня – ведь я росла без матери. Ее собственные дочери давно были замужем и жили кто где – одна в Грузии, одна в Москве, а младшая и вовсе в Америке, и всю свою любовь и заботу Медея в свое время перекинула на меня и многочисленных племянников.