— Нет, — отвечает донья Чончита.
— Тинтина тоже нигде не видно, — говорит со значением сеньорита Парнасано.
Ангела встревоживается.
— Не натворил бы чего-нибудь этот разбойник! — говорит она и идет искать его в парк.
Донья Чончита и сеньорита Парнасано поднимаются вверх по лестнице. Куснирас, оставшись в зале, смотрит на Бестиунхитрана, который в этот момент пригубливает шампанское, и сначала сует руку за пазуху, затем в карман смокинга, перекладывая пистолет. Держа руку в кармане, деревянной решительной походкой он идет прямо к спине своей жертвы, которая хохочет, слушая анекдоты дона Бартоломе.
Но до цели он не доходит. Кончита Парнасано, испуганная и бледная, спускается с лестницы, идет к Куснирасу и останавливает его, хватая за локоть:
— Пепита покончила с собой!
Куснирас отупело глядит на нее.
— Поднимись, она в спальне Ангелы, — говорит Кончита и направляется в столовую в поисках Убивона.
Куснирас бросает последний взгляд на лопатки Бестиунхитрана, поворачивается и шагает вверх по лестнице.
В холле второго этажа он встречает донью Чончиту, которая лупит по шекам менее удачную из своих двух дочек и задает ей ненужные вопросы:
— Почему ты тут, наверху? И почему твои нижние юбки в руках этого сопляка?
При виде Куснираса она придерживает язык и скрывается, толкая перед собой дочку, в спальне дона Карлосика.
В будуаре Ангелы разлита полутьма, светит только ночник. Тинтин, еще не выпустив из рук нижние юбки Секундины, как зачарованный смотрит на тело Пепиты Химерес, возлежащее на августейшем ложе хозяйки дома.
Там, где недавно зачиналось празднество, в вестибюле дома Беррихабалей, Ангела, скрывая волнение, и дон Карлосик, не ведая, что на втором этаже его дома лежит мертвая поэтесса, провожают Бестиунхитрана и его свиту. Бестиунхитран целует Ангеле руку и говорит:
— Это был замечательный вечер по многим причинам, но вы, донья Ангела, были главной из этих причин.
Ангела улыбается. На какой-то миг тщеславие хозяйки дома заглушает в ней гуманные чувства и патриотическое рвение, и она забывает не только о самоубийце в своей спальне, но и о том, что прием с самого начала был задуман с целью отправить в мир иной того, кто, жив и невредим, стоит перед ней и рассыпается в благодарностях.
Глава XXII. Антракт
Пепита Химерес была погребена как должно, по-христиански, благодаря вовремя распущенным лживым слухам и медицинскому свидетельству доктора Убивона, где было сказано, что поэтесса скончалась от разрыва сердца.
— Она уже давно болела, — говорил он на каждом углу.
Похороны были торжественными и собрали множество зрителей. Присутствовал цвет пончиканского общества. Перед открытой могилой падре Ирастрельяс говорил о добродетелях покойной.
— Его слово гораздо больше трогает, чем то, что мямлил Убивон при погребении дона Касимиро, — заметила Кончита Парнасано донье Кресенсиане Ройсалес.
В действительности обе речи были схожи как две капли воды, только падре Ирастрельяс уснастил свою латинскими фразами, взятыми из заупокойной мессы, да выглядел в сутане и кружевной накидке гораздо импозантнее, чем Убивон в своем потертом костюме.
Пепе Куснирас — строгий траурный костюм, опущенный долу взор и прижатая ко лбу рука — выступал в роли безутешного жениха. Пончиканские сеньориты теперь, когда он стал свободен, горели желанием бросить ему перчатку и, поглядывая на него, шептали:
— Ой, как ему к лицу черное.
Замужние говорили:
— Сразу видно, он ее обожал.
Кончита Парнасано думала про себя:
«Если бы они знали, что он убил ее своим равнодушием!»
Впрочем, все скоро об этом узнали, ибо, как только покойницу предали земле, сеньорита Парнасано не смогла устоять перед искушением и решила покончить с версией о разрыве сердца.
— Я первая увидела умершую… и кое-что еще, — говорила она.
Со временем Пепита вошла в пончиканскую мифологию как самая первая самоубийца республики.
— Не пиши стихи, — предостерегали матери своих дочерей-стихоплеток, — видишь, чем кончила Пепита Химерес.
И повторяли не раз и не два историю женщины, которой перевалило за тридцать пять лет, а она все писала стихи, не пленяя мужчин, и покончила с собой, разочаровавшись в любви.
В результате инцидента, происшедшего с Тинтином и Секундиной, эта наименее удачная из двух дочерей Даромбрадо была подвергнута медицинскому осмотру, произведенному доктором Убивоном, который, как ни старался, не смог обнаружить у нее ни малейших признаков девственности, о чем он после конфиденциального разговора с ее матерью поведал всему свету.