— Твой приятель учитель Простофейра, — говорит Тинтин, — настоящий идиот.
— Во-первых, он не приятель, он только гость. К тому же прекрасно играет на скрипке. А это непременный инструмент в квинтете. Идиот он или нет, меня не касается. И довольно, вставай, ты измял мне платье.
— А мне не хочется вставать.
Ангела продолжает ласково гладить голову сына и тихо говорит сквозь зубы:
— Не выводи меня из себя.
Шествуя в белом платье среди азалий, винилик, чаровниц и пергамских гладиолусов, Ангела указывает негру-садовнику, какие цветы срезать и отдавать прислуге, которая идет за ними с букетом в руках.
Дон Карлосик — белый костюм, воротничок «кардифф», английский галстук с булавкой-жемчужиной, двухцветные штиблеты — появляется на дорожке и спрашивает игриво:
— А в этом доме когда-нибудь обедают?
Подходит к своей супруге и, привстав на цыпочки, прикладывается седой щеткой усов к ее шее. Она равнодушно оглядывает его:
— Эти штиблеты просто ужасны.
— Ты говоришь — ужасны? А мне нравятся.
Жестом гордого обладателя он обнимает супругу за талию и даже ниже, чтобы слуги видели, как он еще бодр и любим. Она ему шепчет:
— Убери руки.
Дон Карлосик делает вид, будто только сейчас заметил, что они не одни, говорит: «А!», кладет руки за спину и идет по дорожке рядом с женой. Садовник и прислуга вяло переглядываются.
Дон Карлосик срывает тутовую ягоду и кладет в рот.
— В казино говорят, что это уже свершившийся факт. Мы просуществуем с Бестиунхитраном все пять следующих лет. Если нас вдруг не осенит гениальная идея.
— Какой позор!
Дон Карлосик повышает голос:
— Позор или нет, но я прошу тебя больше не называть его убийцей. Мы должны быть дипломатичны и думать о своем имуществе.
Ангела оборачивается к садовнику и говорит:
— Срежьте еще три кастильские розы.
Садовник принимается задело, Ангела за ним наблюдает, дои Карлосик сплевывает зернышки и кладет в рот вторую ягоду. Сбавляет тон и пытается образумить ее:
— Кроме того, он к нам прекрасно относится. Сегодня я играю с ним в домино.
— Делай что хочешь, — говорит Ангела, нюхая розу.
Дон Карлосик выплевывает зернышки от второй тутовой ягоды и говорит:
— Ну хорошо, когда мы будем обедать?
— Сию же минуту. Букет уже готов. Пообедаем, и успеешь на свидание к своему душегубу.
Дон Карлосик умоляет:
— Ангела, пожалуйста, будь благоразумна.
— Не беспокойся. То, что у меня на уме, не будет на языке.
Оба направляются к дому вслед за прислугой с цветами. Дон Карлосик, пришедший в хорошее настроение, съедает еще одну тутовую ягоду.
— Ты в этом не раскаешься, — говорит он, сплевывая зернышки.
— Мне нужен другой костюм для Простофейры, — говорит Ангела, — куртка «палм-бич», которую ты ему дал, уже обтрепалась.
Дон Карлосик вскидывает брови в притворном изумлении:
— Что делает этот человек с одеждой?
— Носит. В сундук не кладет.
— Дай ему мой костюм в полосочку, который мне никогда не нравился, и скажи, что я его экипирую не для того, чтобы он ставил плохие отметки моему сыну.
— Твой сын — бездельник.
— Это не довод. За любовь платят любовью.
Оба входят в дом.
Глава V. Пончиканское казино
В последней трети прошлого и начале нынешнего века богачи Пончики строили свои дома на Новом проспекте. Одни — землевладельцы — перебрались сюда из глубины острова, спасаясь от разбоя, другие — коммерсанты — переселились из центра столицы, спасаясь от плохого воздуха.
Новый проспект — с видом на море — растянулся на три квартала в длину в тени тамариндов, мимозы, лавров и магнолий, цветущих меж двух ручьев, дно которых вымощено камнем. Здесь, в садах за оградой, стоят дома Беррихабалей, Пофартадо и Даромбрадо, богатейших капиталистов острова. Дом одних напоминает индийский Тадж-Махал, других — Кордовскую мечеть, третьих — барочный дворец аристократической богемы. На старых улицах, выходящих на Новый проспект, осталось много больших свободных домов. В одном из них, в старинной резиденции семьи Деньгадело, расположилось Пончиканское казино, членом которого может стать каждый, кто себя уважает, уважаем другими и имеет средства для уплаты членских взносов.
Казино, основанное для того, чтобы островные сеньоры могли коротать там время за картежной игрой или чтением старых газет, превратилось благодаря тирании загнивающего прогрессивизма в центр собраний и основной пункт деятельности Умеренной партии.
Вечером в день погребения доктора Спасаньи в актовом зале состоялось бурное собрание. Забыв помянуть добрым словом покойного, все обрушились на трех депутатов за их бредовую идею уйти с сессии парламента и расчистить Прогрессивной партии поле деятельности.