— Минуточку, — говорит Куснирас, — ядовитые вещества существуют, согласен. Но каким образом их применить? Не станем же мы просить Бестиунхитрана, чтобы он дал сделать себе инъекцию.
— Ведь это же бал, дружище Куснирас, — замечает Эскотинес, страстно желая возложить всю ответственность за убийство на дам. — Бестиунхитран должен будет танцевать, и один укольчик булавкой…
— …получит в награду, — заканчивает Убивон.
— Однако нужно немалое мужество и железные нервы, чтобы, танцуя с человеком, мило улыбаясь ему, намеренно воткнуть в него иглу с отравой, — говорит Куснирас.
— Я согласен, — говорит Банкаррентос, — это довольно трудно.
Собравшиеся пребывают в некоторой растерянности. Пепита Химерес нарушает молчание:
— Я готова это сделать.
Эскотинес облегченно вздыхает, Куснирас, вне себя от злости, молчит; Пако Придурэхо первый раз в своей жизни смотрит на Пепиту с любопытством. Убивон восклицает:
— Будь благословенна женщина, тебя породившая, Пепита! Ты — мне под стать!
Ангела говорит Куснирасу:
— Видишь? Не зря она сюда явилась.
Куснирас не сдается:
— А что, если Бестиунхитрану не захочется танцевать с Пепитой? Мы упустим редкостный случай.
Убивон встает на защиту поэтессы:
— Ну что ты, дорогой, она же красотка! Разве ты сам не видишь? Если она сразила тебя, то может сразить и любого! Стоит этой девочке повести бровями, как не только маршал, а целое войско будет у ее ног!
Пепита смотрит на Куснираса, высоко подняв брови и томно моргая. Он признает себя побежденным. Спрашивает Убивона:
— А где можно достать вещество, о котором вы говорили?
— Об этом я позабочусь, — говорит Убивон.
Куснирас обводит присутствующих взглядом:
— Все согласны?
Никто не говорит «нет». Куснирас, уставившись на скатерть и поеживаясь, говорит:
— Хорошо. Сделаем, как договорились. О деталях побеседуем позже.
Ангела протягивает руку и ласково касается плеча сидящей напротив Пепиты, воздавая должное ее отваге.
— Думаю, следует произнести по этому случаю тост, — говорит Банкаррентос.
Собравшиеся заметно оживляются, все начинают говорить хором, только одна Пепита молчит и смотрит на Куснираса, который отводит глаза.
Глава XIX. У порога смерти?
Высоко в чистом утреннем воздухе жужжит аэроплан Куснираса, описывая круги над Камфарной бухтой. В передней кабине Тинтин Беррихабаль высовывает из-за стекла голову, подставляя лоб ветру, и глядит на синее море, поблескивающие косяки рыб, захлестнутые пеной волнорезы, золотящиеся песком пляжи и темноватый частокол кокосовых пальм.
Аэроплан не спеша оставляет море позади и летит над первым отрогом гор, над людьми, которые собирают табачные листья и в изумлении глазеют на небо. За вторым отрогом летательный аппарат снижается, берет курс на долину Ветров, облетает ее, заходя на посадку, проносится в нескольких метрах от зонтиков Ангелы и Пепиты Химерес и приземляется вприпрыжку перед восхищенными дамами.
Тинтин сходит, покачиваясь, на землю; его начинает рвать, чем он и занимается довольно долго возле своей матери, которая поддерживает его лоб, до отказа вытянув руку, чтобы не запачкаться.
Куснирас, сняв защитные очки, подходит к Пепите.
— Вы попали в бурю? — спрашивает поэтесса.
— В какую еще бурю? Ты разве не видишь, что день сегодня ясней ясного?
Поэтесса конфузится и оправдывается:
— Мне думалось, что наверху по-другому. Что там бывают бури, о которых внизу и не знаешь.
— Плохо думалось. И там, и здесь — одно и то же.
Она старается заглянуть ему в глаза:
— Пепе, почему ты на меня сердишься?
Куснирас, любуясь своим «блерио», соображает, что излишняя резкость сейчас не к месту, и смягчает тон:
— Я на тебя? Отнюдь. За что мне на тебя сердиться? Напротив, — и он нежно похлопывает ее по щеке.
Но она не желает так быстро капитулировать:
— Тогда почему же ты молчишь о нашей свадьбе? Если хочешь взять назад свое обещание, я возвращаю тебе свободу.
Последняя капля переполняет чашу терпения, и Куснирас выпаливает:
— Как же я могу говорить о свадьбе, если завтра ты хочешь убить человека? Не время толковать о будущем, когда мы у порога смерти.
Она смотрит на него во все глаза, понимая, что их помолвка тихо скончалась. Он, злясь на себя, раскаиваясь в своих словах, но не решаясь себе в этом признаться, отходит от нее, направляется к Подхалусе, ждущему его около аэроплана, и отдает какие-то распоряжения.
Ангела, вытерев сыну платочком губы, кладет руку ему на плечи и ведет к «дуссембергу». Но по пути вдруг останавливается, напуганная трагическим лицом поэтессы.
— Что с тобой? — спрашивает она.
Пепита Химерес только головой качает и отмалчивается.
Ангела поглядывает на нее с опаской.
Шприц похож на булавку для галстука: стеклянный цилиндрик с ядом упрятан в отделанный фальшивым жемчугом футлярчик, розоватый и довольно увесистый.
— Ты вставишь одно в другое и тихо нажмешь, — объясняет Убивон Пепите, показывая булавку с гордостью мастера. — Секунда, и дело сделано. Отрава действует молниеносно. Он не успеет и почувствовать твоего укола, как окажется на полу. Я определю у него сердечный приступ. Пускай потом доискиваются до истины.
Он торжественно вручает ей ампулку. Церемония происходит в будуаре Ангелы, все разодеты в пух и прах: Ангела в длинном черном платье, с aigrette [10]на голове; Пепита во взятом напрокат одеянии, Куснирас в модном укороченном смокинге, Убивон в костюме, который разлезается по швам и пахнет нафталином.
— В добрый час, — говорит Убивон.
Ангела берет у Пепиты из рук булавку и дрожащей рукой засовывает в декольте поэтессы:
— Здесь ей самое место.
— Хватит ли у тебя смелости всадить ее в него? — озабоченно спрашивает Куснирас.
Ангела заступается за Пепиту:
— Что за вопрос, Пепе! Конечно, у девочки хватит смелости!
Пепита стоит как пришибленная: под искусственной ретушью глаз — натуральные темные круги, белая рисовая пудра на бледном как мел лице, где трепещет рот, словно живая рана.
— Еще есть время отказаться и придумать иной способ, — говорит Куснирас, чье беспокойство отнюдь не уменьшается при взгляде на эту исполнительницу священной миссии.
Пепита вдруг оживает, словно марионетка. Вихляет задом, вытягивает шею, раскидывает руки в стороны и сдавленным голосом говорит:
— Я хочу танцевать, я хочу танцевать! Хочу танцевать танго с Мануэлем Бестиунхитраном. Это будет самый счастливый день моей жизни.
Убивон от радости пускается плясать арагонскую хоту, делает два па и, запыхавшись, восклицает:
— Замечательные слова! Ай да красавица!
Ангела, пряча свои опасения на дне души, говорит:
— Конечно, ты и потанцуешь, и спасешь свою родину, но сначала прими успокоительное.
У Куснираса холодеет нутро.
Ангела открывает шкаф, вынимает флакончик с пипеткой и капает три капли валерьяны в стакан с водой. Все смотрят, как поэтесса пьет воду, когда на сцене появляется дон Карлосик, во фраке, обалдевший от счастья, потирающий ручки, и шутливо спрашивает:
— Что это вы затеваете? Какой заговор тут плетете?
Перед зеркалом в своем доме в Каскоте, с помощью своей усатой жены и негра Себастьяна маршал Бестиунхитран надевает пуленепробиваемый жилет, рубашку, манишку, жесткий воротничок, черный галстук, брюки, а когда дело доходит до обычного жилета, он, пытаясь застегнуть пуговицы, убеждается, что тот не сходится на груди.
— Сволочь, не сходится! — восклицает он разочарованно.
Донья Грегорита, отступив на несколько шагов и созерцая его, как статую, советует:
— Надень мундир.