Он подходит к кровати, одним рывком сдергивает простыню и видит свою жену, обнаженную и трепетную; она закрывает глаза и ноет:
— Почему ты меня обижаешь?
В полной темноте Простофейра и Эсперанса глядят в потолок и ничего не видят.
— Гальванасо уже ушел, — замечает Эсперанса и через некоторое время добавляет: — За ним приходили из управления. — Она опять на минуту смолкает. — Там кого-то поймали и будут допрашивать.
Простофейра, не мигая, продолжает глядеть в потолочную темень. Эсперанса зевает, поворачивается спиной к мужу и засыпает. Простофейра повторяет про себя: «Как вы можете думать, Инженер? Как вы можете думать, что я на вас донесу?»
Глава XXVI. Не знают, что делать
Куснирас ложится на спину на своем жестком, шуршащем ложе и вперяет глаза в узоры, которые на хлипкой стенке рисует полная луна.
Снаружи воют собаки.
Внутри жужжат мошки.
Куснираса бросает в жар. Он видит, как из щели выбегает крыса, пересекает комнату, шмыгает в другую щель, а собака, ее преследующая, остается с носом. Куснираса томит жажда. Он встает и ощупью, с трудом находит кувшин, который Простофейра наполнил водой. Берет сосуд обеими руками и с жадностью пьет. Его губы щекочет какое-то насекомое, он уверен, что это таракан. Ощущает, как к горлу подступает рвота. Наконец успокаивается, возвращается и снова укладывается на скамью, кряхтя и охая, как тяжко больной. Он, Куснирас, чуть было не проглотил таракана! Лежит и не может заснуть.
Проходит целый век. Вдруг его настораживает странный шум, он приподнимается. За стеной хибарки кто-то тяжело топает. Через щели между жердями различается чей-то устрашающий силуэт. Слышен храп доисторического чудовища. Стенку сотрясают резкие удары, домик дрожит и вот-вот рухнет. Куснирас в страхе вскакивает и выхватывает пистолет. Зверь храпит и хрюкает. Куснирас улыбается. Это свинья чешет бок об угол хибарки. Куснирас, переводя дух, снова ложится, и, хотя дом ходит ходуном по воле свиньи, он погружается в сон, полный кошмаров.
Куснирас открывает глаза. Комнатушка преобразилась. Через отверстия в стенах сочится свет. Посвежело. Мошки исчезли. Снаружи доносятся неясные звуки. Куснирас встает, идет к стенке, выглядывает в большую щель и видит, как огромная свинья удирает от своего потомства, а поросята на бегу стараются достать соски. Тощие куры гуляют, чинно переставляя ноги и нервно вертя головой во все стороны, словно предчувствуя самое худшее.
Из соседней хижины выходит исхудалая и нечесаная негритянка в драном платье, бросает на землю горсть маисовых зерен и приговаривает:
— Цып-цып-цып…
Свинья и куры бросаются к зернам и уничтожают их наперегонки. Негритянка идет к углу загородки, поднимает юбку и садится на корточки.
В эту минуту Куснирас замечает, как молодой костлявый пес, навострив уши и помахивая хвостом, смотрит на него блестящими глазами.
Простофейра с таинственным видом открывает комод, вынимает оттуда свои лучшие брюки, свою лучшую нижнюю рубашку, а также белую рубашку в бежевую полоску, ранее принадлежавшую дону Карлосику. Сует все три веши в портфель, подходит к туалетному столику и, немного подумав, забирает бритву и обмылок. Грустно глядит на мокрое и мятое полотенце, брошенное Эсперансой на стул, и закрывает портфель.
Известие, опубликованное «Всем светом», превзошло по сенсационности прочие сенсации года. Померкло даже сообщение о том, что «умеренные пытались взорвать Дворец». Один убитый, один раненый, один бежавший, два разбитых автомобиля, выпотрошенный японский посол и подожженный аэроплан.
Дона Карлосика чуть удар не хватил во время завтрака, он едва не подавился шоколадом.
— А я-то представил Пепе президенту! А ты-то пригласила его на прием! А мы-то оба взяли его на воскресную охоту! Нам не поздоровится, Ангела! Как этот сумасшедший не сообразил, что своими дикими выходками он нас первыми под удар ставит?
Ангела молчит. Она не может оторвать глаз от второго заголовка: «Вся полиция в поисках беглеца».
Как только Эскотинес узнал, что Пако Придурэхо ранен и схвачен полицией, он тут же уехал в свою усадьбу.
«Ему быстро развяжут язык, — думал он, — и придется сполна уплатить по счету».
Более смекалистый Банкаррентос отправился просить убежища в английском посольстве, прихватив с собой две смены белья и аккредитив без малого на миллион.
— Если выбирать из двух зол, — сказал он сэру Джону по-английски, — я предпочитаю отплыть с «Наваррой», как только она прибудет.
Убивон, прочитавший новости в кафе «Под парами», нанял экипаж и отправился к Ангеле, думая про себя:
«Это — конец! Если меня отсюда вытурят, куда мне деваться?»
Дома он Ангелу не застал. Она уехала в Агромаду, надеясь встретить там Куснираса, но получила от управляющего малоутешительный ответ: «Приглашенные не приехали».
Полная отчаяния, она снова села в экипаж и вернулась в Пуэрто-Алегре. Заехала к Убивону, но его не застала, ибо он все еще разыскивал ее. В Пончиканском банке ей сказали, что Банкаррентос уехал по срочным делам. Эскотинеса нечего было и пытаться искать. Наконец после полудня она встретилась с Убивоном.
Намыливая себе лицо, скобля его опасной бритвой так, как его учит Простофейра, Куснирас бреется. Окончив бритье, говорит:
— Хочу, чтобы вы оказали мне одну любезность. Точнее сказать, еще одну любезность.
— Вам нужно зеркальце? Я вечером принесу.
— И еще одну.
— Пожалуйста, говорите.
— Я хочу, чтобы вы сходили к Ангеле и сказали бы ей, но тихо и незаметно, что я жив и здоров.
— Инженер, я сделаю это с великим удовольствием.
Глядясь в тусклое зеркало на стене своей холостяцкой квартиры, Убивон с ловкостью, приобретенной после десяти лет постоянной практики, сажает на место выпавший зуб и закрепляет его кампешевым воском.
— В таких случаях тише едешь, дальше будешь, — говорит Убивон. — Лишний вопрос может обернуться нашей погибелью. Тем более если с расспросами полезу я! То, что Пепе попал в переделку, мы уже знаем. То, что его не поймали, — тоже. Единственное, что мы можем, — это быть начеку и читать газеты.
Ангеле хочется топнуть ногой с досады, но она себя сдерживает. Ей ясно, что тут делать нечего и пора идти восвояси. Убивон преграждает ей путь:
— Ну успокойся, Ангела! Или ты хочешь, чтобы я вышел на улицу и стал бы расспрашивать первого встречного, как поживает Куснирас… или побежал бы его разыскивать? Этим занимается полиция. А если я его и найду, кто поручится, что Пако Придурэхо не выдал нас и что за мной не будут ходить по пятам?
Ангела старается подавить рыдание, но выдержка ей изменяет. Убивон пытается утешить ее, неуклюже поглаживает по плечу и щеке.
— Может, он уже мертв, — говорит Ангела, торопливо промакивая платочком влагу на веках. И снова пускается в слезы. — Он не приехал в Агромаду, как было условлено.
Убивон пристально смотрит на нее и — в одну из этих редких минут озарения — спрашивает:
— Ты его так сильно любишь, да?
Она отводит глаза в сторону и не отвечает, но без сил опускается на поданный ей бамбуковый стул.
Убивон, словно тяготясь установившимся немым взаимопониманием, тут же ставит на нем точку таким философско-конформистским пассажем:
— Рассудим трезво: что можем мы сделать? Если с ним что-то стряслось, а газеты молчат, значит, полиция хочет, чтобы они молчали, а если полиция так хочет, значит, у нее есть на то свои соображения. В этом случае ничего не поделаешь, надо лишь запастись терпением, и рано или поздно всем все станет известно.
Ангела утирает нос платочком и косит глазом на стенку.
— Я никого не хочу видеть, — говорит Ангела слуге, но, войдя в вестибюль, обнаруживает там того — на стуле в уголочке, — кого она не хочет видеть. — Добрый день, сеньор Простофейра. Я очень спешу.
— Одну минуту, сеньора, важное дело.
Ангела, покоряясь неизбежности, приглашает Простофейру следовать за собой в музыкальный салон и на ходу снимает шляпу.