— Я думаю одеяние волшебника хорошо тем, что в принципе может подойти к любой фигуре.
Вера распахнула удивленные глаза:
— Вы предлагаете мне свою одежду?
— Да, — сказал Свет. — И только при этом условии я могу взять вас с собой.
Он видел, что у Веры наготове язвительная реплика, но знал, что его ушам услышать эту реплику не придется. Так оно и получилось: гостье слишком хотелось попасть в Перынь, чтобы она стала давать волю языку.
Оставалась, правда, еще Забава — уж она-то должна была протестовать против подобного развития событий. Хотя бы по привычке… Но Забава молчала. Без лишних слов пошла с хозяином в гардеробную, без лишних слов взяла у него голубой балахон, без лишних слов понесла одеяние в гостевую. А Свет подумал о том, что его гостья, кажись, права: отношение к нему Забавы явно изменилось. Было, правда, и другое объяснение — все перемены в Забаве связаны с тем влиянием, которое на нее имеет гостья. Тут ему пришла еще одна мысль — о том, что гостья имеет какое-то влияние не только на служанку, но и на хозяина… Впрочем, эта мысль показалась ему настолько нелепой, что он тут же отбросил ее. Не могло подобное быть правдой, ни в каком случае. Разве что гостья была богиней…
В балахоне гостья и в самом деле выглядела богиней — эта крамольная мысль явилась в голову чародею, едва он увидел затянутую в голубое тоненькую фигурку, — но он эту мысль в качестве крамольной не воспринял. А вот то, что Забава перепоясала балахон на Вериной талии взятым неведомо откуда таким же голубым пояском, было настоящим безобразием, и не заметить этого чародей не мог.
— Мы идем на богослужение, — сказал он, — а не на выставку одежды.
Он увидел, как вспыхнули карие глаза Веры, и удовлетворенно скривился, когда она тем не менее промолчала. И нескольких дней не прошло, как он обрел над ней хоть какую-то власть!.. Синие глаза Забавы тоже вспыхнули, но над ней-то власть у него была уже давно. Во всяком случае, ему так казалось.
— О Свароже! — воскликнула Забава. — Если бы мне сказали, что вы брат с сестрой, я бы совсем не удивилась.
Свет посмотрел в висящее на стене гостиной большое зеркало. Двое в голубом и в самом деле представляли собой любопытную пару: если и не брат с сестрой, то муж с женой — точно. После этого вывода самым логичным поступком было бы предложить гостье опереться на его десницу, а поелику Свет никогда отсутствием логики не страдал, то именно этот поступок он и совершил.
Проснулся Репня, как ни странно, в приличном расположении духа, и опосля вчерашнего это было диво-дивное.
Похмелья-то не было, но сие как раз удивляло менее всего — ничего дешевого они с Вадимом вечор не пили. А вот ежели принять во внимание встречу на Торговой набережной…
Нет, не должно у него быть сейчас такое настроение, никак не должно. Тут до него дошло, что не надо на работу, а вспомнив — почему, он тут же дошел и до причины сегодняшнего настроения.
Ведь сегодня же второй день Паломной седмицы. Время воздавать хвалу Семарглу. Впрочем, на это Репня был настроен менее всего. Уж лучше воздавать хвалу Велесу с Мареной!..
Нет, главное было не в том, чтобы воздать хвалу одинокому богу-женоненавистнику, главное было в том, что единственный раз в году Репня мог законным порядком при этом действе поприсутствовать. Неподалеку от самого Кудесника, почти рядом с состоявшимися волшебниками в голубых одеяниях. И пусть потом его снова будет мучить обида на судьбу, плевать! Главное, что он почувствует себя сопричастным к великому Братству, и эта сопричастность не будет сопровождаться завистью — слишком привычным чувством, когда он оказывается вынужденным сноситься с членами великого Братства по отдельности. Нет, не зря говорят, на миру и смерть красна, ох не зря!..
И счастье от предвкушения этой сопричастности не могло быть омрачено даже прежней недосягаемостью Светозаровой сучки.
Но чтобы занять место поближе к волшебникам, надо было отправляться в Перынь загодя. Поэтому Репня быстренько встал, умылся, оделся и позавтракал. Не прошло и двадцати минут, как он уже сбегал вниз по лестнице.
А здесь его ждала старая стерва. В общем-то, опасаться встречи с нею у Репни причин не имелось. За квартиру он платит вовремя, и неподобающих посетителей у него не бывает, но… Но не зря говорят ратники: «Держись подальше от начальства, поближе к кухне»! Конечно, квартирная хозяйка — то еще начальство, но, с ее точки зрения, постояльцы не должны жить бесконтрольно. Ишь стоит, старая вешалка, лыбится!
— Здравы будьте, сударь! — Старая вешалка продолжала улыбаться. — А вас вчера искали.
Репня чуть по ступенькам не покатился.
— Кто? — Догадка родила в сердце сладкую ноющую боль. — Кто искал? Женщина?
У старой мымры вытянулось лицо.
— Почему женщина? Мужчина. Видный такой, солидный. При Серебряном Кольце на персте. — Она закатила глаза. — Обходи-и-ительный…
Заплатил вам, наверное, подумал Репня. Иначе от вас летошнего снега не добьешься.
И тут его словно варом обдало от новой догадки. На этот раз сладкой боли не было, сердце просто заколотилось, будто в него загнали шприц с адреналином.
— И что вы ему молвили?
— А что я ему могла молвить? — Старая сука вновь закатила к небу невинные зенки. — Молвила, вас нет.
— Передать ничего не просил?
— Нет. Скривился весь… Наверное, вы были ему очень нужны.
Вот уж ввек не поверю, чтобы я был ему нужен, подумал Репня. И сказал с весельем в голосе:
— А мы с ним встретились. Ввечеру… Спасибо за беспокойство.
Блудливая улыбочка тут же стерлась с физиономии старой мымры — она-то рассчитывала уязвить постояльца, озаботить. По ее мнению, вчерашний гость не мог принести Репне ничего, окромя забот. Однако заботами на лице постояльца не пахло, и потому старая стерва, прохрюкав что-то неразборчивое, уплыла в свою конуру. А Репня, насвистывая, бросился ловить извозчика.
Все-таки он потребовался проклятому кастрату. Наверное, тот решил еще раз опробовать метод, предложенный ему в пятницу Репней. Что касается Репни, то он был готов на это в любое время и за любую плату. Даже если оную плату возьмут с него самого…
Похоже, сегодня был счастливый день — извозчика поймать удалось уже через четверть часа.
— Торговая сторона, — сказал Репня. И вдруг вспомнил, что ныне за день.
Светозар Сморода-то наверняка тоже в Перынь собирается.
— Впрочем, нет, — поправился Репня. — Перынь.
Карету пришлось оставить далеко от Перыни, и не было ничего удивительного, что они добрались до Святилища только без четверти двенадцать. Задерживать женщину в голубом одеянии волшебницы, опирающуюся на десницу чародея Смороды, никому из стражников и в голову не могло прийти, и главной сложностью для Веры было не потерять в толпе эту крепкую руку. С чем она блестяще и справилась.
А толпа вокруг Перыни была совершенно жуткой. Да и на площади перед Святилищем оказалась не маленькой — все-таки волшебников в столице жило достаточное количество, чтобы заполнить эту небольшую площадь.
Здороваться в день богослужения было не принято, и потому Свет лишь встречался со знакомыми взглядом. Здесь была уже добрая половина палаты чародеев, здесь был Кудесник Великокняжеской Колдовской Дружины Остромир со своим секретарем Всеславом Волком. Был тут и опекун министерства безопасности от палаты чародеев Буня Лапоть. Как и другие, встретился с чародеем Смородой глазами, подмигнул, бросив взор на Веру. Мол, чем токмо ни приходится заниматься…
Свет покивал и отвернулся: ему совсем не требовалось привлекать к себе особенное внимание Буни. Ведь в нынешней ситуации, при таком наплыве волшебников с их активными аурами Буне будет непросто разобраться, кто из этой толпы его прощупывает. А вдруг Кудесник!..
Но терять Буню из виду Свет не стал. Остановился неподалеку, саженях в пяти, зацепился Зрением за Бунину ауру — пока пассивно, чтобы Буня не забеспокоился.
Вера по-прежнему опиралась на Светову десницу, крутила головой, и на лице ее было написано такое восхищение, что Свету захотелось улыбнуться. У него даже мышцы одеревенели от желания, какого не появлялось уже лет тридцать, — взять и улыбнуться. Вот только окружающие отнеслись бы к подобным проявлениям мимики соответственно. И так на Веру оглядываются! К счастью, среди волшебников не принято задавать лишние вопросы… Впрочем, что касается улыбок, тут ему ничего не грозит — рожденный без ног способен обогнать разве что дождевого червя, а волшебник с тридцатилетним стажем способен улыбнуться настоящей улыбкой разве что в мечтах. У него даже необходимые для этого мышцы давно атрофировались. Не то что у Веры…