Тот только хмыкнул. Он меня, и правда, не обижал, платил достаточно и вовремя. Хлеба ешь, сколько хочешь. Но это все, что можно сказать про господина Рогалио. А мне, признаться, больше и не надо было.
Поселянам, конечно, было интересно, кто я такая и откуда. Была ли замужем? Была. Есть муж? Нету. Тетушки качали головой и уходили, думая о своем. Только однажды старая Марселина, доверительно наклонившись ко мне через прилавок, шепотом спросила: — Ты мужа порешила али как? — Как можно, что вы такое говорите? — искренне изумилась я. — Живой, значит? — Он мне больше не муж.
К моему удивлению Марселина одобрительно покачала готовой и ушла.
***
— Что надо, старый хрыч? Чего опять пришкандыбал к порядочным людям?
Я выглянула из кладовки. Пекарь навис над пожилым человеком с редким венчиком седых волос. Тот сгорбившись опирался на суковатую палку и смотрел на господина Рогалио добрыми серыми глазами. — Зашел, думаю, авось у господина пекаря есть для меня чего? — Хрен тебе. Проваливай отсюда, пока бока твои тощие не намял.
Старик разжал ладонь, на которой лежало два медяка. Пекарь ухватил его за плечо, чтоб вытолкать наружу. Я не выдержала: — Господин Рогалио, у нас остался вчерашний хлеб, вы его хотели на сухари пустить и по дешевке продать, как раз за эту цену получится. Давайте я дам булку хлеба, возиться не придется. — Ладно, пусть возьмет хлеб и выметается. Присмотри, чтоб пирожки не сгорели. Отбери полдюжины ситного, придет мальчишка из таверны, отдай ему, — отдав распоряжения, пекарь вышел наружу.
Я достала приговоренный к высушиванию хлеб и протянула старику. Тот принял его, улыбнувшись самой светлой улыбкой, но уходить не стал. Посмотрев на меня немного, он тихо прошептал: — Как солнце зайдет, приходи к клену у пруда, — и застучав палкой, вышел за дверь.
Когда Рогалио вернулся, я улучила момент, чтоб спросить про старика. — А... ходит тут... походит, походит, потом напросится к кому в обоз и уезжает. Потом снова ходит. — За что же вы его не любите? — А за что эту голь перекатную любить? До седых... дожил, а ни кола, ни двора, тьфу!
Я не нашлась, что ответить.
К клену я пошла. Очень уж интересно было, что мне скажет этот седой господин. Но держаться от него стоит подальше. Я, конечно, сомневаюсь, что дядя сватал Селию за "голь перекатную", но чем демоны не шутят.
***
Я прислонилась спиной к шершавому стволу и смотрела на исчезающий за горизонтом оранжевый краешек солнца. Стоило светилу пропасть, как кто-то сел рядом и точно так же прислонился к стволу. — Молодец, что пришла, Белла.
А ведь он говорит не как селянин. В пекарне он старался говорить по-здешнему, а сейчас что-то изменилось. — Кто вы? — Голь перекатная, — успехнулся старик. — Перекатываюсь туда, сюда...
Я молчала. Старик вздохнул: — Можешь звать меня Маскего. — Арабелла, — представилась я и услышала очередной смешок. Он издевается? — Господин Маскего, простите, но у меня к вам странный вопрос. — М? — В последний год у вас не было невесты в Тармане? — Что? Хм. Нет, в последний год у меня нигде не было невесты, я... хм... Нет, не было. — Благодарю вас, господин Маскего, — я немного расслабилась. А ведь это идея. Надо просто спрашивать, и все. — О чем вы хотели поговорить? — Хотел дать тебе совет. Уезжай, девочка, отсюда.
Повернув к нему голову я смотрела на старика с нескрываемым удивлением. — Почему? У меня были... м-м... трудности в жизни, но здесь я, наконец, устроилась на месте, у меня работа. — Твое ли это место? — Мне платят деньги, и у меня есть крыша над головой, — разозлилась я. — Поверьте, для того, кто однажды стоял среди парового поля с тюком вещей в руках, это немало. — Понимаю, — вздохнул господин Маскего. — И все же, это не твое место. И люди не твои. — Он помолчал. — Дурные тут люди. — Там, в поле, дубильщик предложил мне помощь. И помог! — Да, он хороший мужик. Потому ищет сейчас, куда со своей мастерской переехать. Сложное дело, но приходится. И не он один. Ладно, девочка, вижу, сейчас ты не готова. Как бы поздно не было. Я за тобой прослежу.
И так веско это было сказано, что у меня и мысли не возникло посмеяться над покровительством того, кто недавно покупал черствый хлеб за два медяка. Совсем не возникло.
Что-то внутри всколыхнулось при этом разговоре. Засыпая, я снова задалась вопросом — кто я? Не знаю. Но Белла-булочница — будто костюм на карнавале, словно я переоделась для театральной сцены. Я играю Беллу-булочницу, но это не я.
***
Странно, неужели старой Марселине не с кем было больше поговорить в селе? Или она нашла свежие уши, а с остальными уже все переговорено? Старушка зачастила к нам за булочками в те часы, когда людей было мало, и развлекала меня (или себя?) разговорами, пока я месила тесто или лепила новую сдобу.